дрозды трещат на лугу у конюшни, и, как маленькие двуногие лошади, расхаживают среди больших плоских говех;
…но кто же там звякает, как ложечкой об стакан, в задохнувшемся самим собою каштане?
Каштан, кстати, из пирамидок своих пахнет духами не дорогими и не дешевыми, а какими-то средними. Такие «носят» (духи здесь носят) девушки из тех девушек, что похожи на неопределенных грызунов. Смотришь на нее, как она, наклонив светлые пряди к подпрыгивающим велосипедным рогам, идет по площадной брусчатке, и думаешь: «Белочка? Нет, не белочка. Хомячок? Пожалуй, что и не хомячок… …Какая-то крыска хорошенькая!»
Облака розовеют, небеса золотеют. Девушки надевают вязаные напульсники и по смыкающимся аллеям съезжают домой, в дуговую тень. Их велосипеды пахнут сном и хлебом. Большие розовые собаки бегут за ними, тряся подгорелыми кудеряхами вокруг хвоста.
…почему дубы пахнут пивом, березы пóтом, а ольхи ничем?..
Песнь третья
Март во Франкфурте. После долгой, как ни странно, зимы
Наутро с газонов исчез снег; запахло кипяченым бельем.
Под стеной зоопарка лежали маленькие разноцветные говна.
Одна женщина (говорят, стюардесса) шла мимо них в сторону какого-то свана или хевсура в летном полушубке, с такой силой двигая под плащом ягодицами, что у плаща шевелился воротничок.
Несколько казахов в стеганых ватниках и штанах из того особого синего х/б, что после второго надевания начинает казаться совершенно обспусканным, собирали говна на двухколесные подносы с длинной ручкой, давая им при этом отдельные имена. Например: «А это еще что за сизомудия такая?!»
Вдруг одновременно со всех сторон, но неизвестно откуда запели птички. В сущности, птицы пищат, как резиновые игрушки для ванной – вот и всё ихнее пение. Кроме, конечно, орлов из застенного вольера, копающих клювом в подмышке, и сороковорон, крупно качающихся на голых остриях деревьев – в потечно синеющем небе. Те кричат по-человечески. Но сегодня они почему-то молчали.
Об общественном транспорте. На Майне
ни с того ни с сего сломался и поплыл лед.
На краях больших квадратных льдин стоят бежевые утки (с плетеными спинками), темные селезни (с зелеными подзатыльниками) и ослепительно-белые чайки (с восково-прозрачными на расхлоп серыми крыльями) – и очень терпеливо едут.
Льдины истаивают быстрее, чем движутся. Легко себе представить: едешь в автобусе, а он вокруг тебя уменьшается, прозрачнеет и обламывается.
Но ты-то не можешь встрепетать крыльями и улететь, когда вода с краснокаучуковых трехпалых носков перейдет на худые холодные голени.
…а в обратную сторону, навстречу течению, звеньями по трое плыли небежевые, какие‐то крапчатые утки – где возможно огибая, где невозможно – переходя пешком тонущие под ними маленькие льдины.