все соберутся, тогда и разбудишь, – ответил он. – Ладушки, – согласилась теща и также тихо начала его расспрашивать про его родителей, переехавших к старой барыне Чичериной Авдотье Никитичне в волостное село Загряжское. Откуда, только вчера, он приехал с барским обозом домой, в Бунино – деревеньку, стоявшую на другом берегу реки Кариан от Аннинского, в двух верстах от барской усадьбы Паисия Александровича, сына Авдотьи Никитичны.

      – Что-то без родителей приехал, или не отпустили? – продолжила теща.

      – Да-а-а умерли они еще в запрошлом году, – угрюмо ответил Никифор, – а мне – то говорили, что уехали с молодой барыней в Москву.

      – Ой, ой, оёёшеньки, – закрыла рот рукой теща, – Да как же так-то, вроде и не совсем старые были-то, а?

      – Говорят, барыне старой не угодили, их и забили кнутами до смерти.

      – Что делается, что делается и до коли нам её, эту ведьму старую, теперь терпеть, – тихонько заголосила теща. – Молчи, мать, не об том разговор, – прервал причитания тещи Никифор, – Люди молвят, барин-то молодой, Паисий Александрович велел их похоронить по-человечески, так-то вот. Со мной старшина села Аннинского недавно толковал, что обществу по весне надо двух мужиков поставить в солдаты, хочет меня у барина выпросить. У них, говорит, некому идти на следующий набор в солдаты, – перевел нить разговора в другую сторону Никифор.– Вот с барином весной разговор будет, чтоб меня отпустил из крепости в солдаты, а с Ариной, твоей дочкой, мы договоримся. Ты-то как, приходить, помогать-то, будешь?

      – Ясный день, что, неродная она мне что ли? Конечно, буду, – ответствовала теща и, заговорщицки перегнувшись через стол к зятю, прошептала – Главное, говорят, что служить – то не до смерти, а до двадцати лет в сегодняшние времена надо, слышала, что говорил отец Володимир на воскресной проповеди. После, даст бог, ты вольный придешь, и детей нарожаете ещё.

      – Так-то вот, – подвел черту их разговору Никифор.

      Тут и Арина открыла глаза. Пододвинула спеленатого крошку-сына на теплую половину полатей, откуда встала. Легонько прикрыла лоскутным одеялом ему ножки. Она поправила, смятую во сне, сорочку на себе и по ногам вниз, до расшитого охранным орнаментом подола. Через голову набросила на талию старенькую, но аккуратно заштопанную во многих местах, выбеленной ткани длинную юбку и повязала ее витым шерстяным шнуром по тонкой талии. Сверху сорочки одела, опять же старенькую, расшитую цветами, тонкой шерсти безрукавку, развернувшиеся длинные рукава сорочки с таким же орнаментом, что и на подоле, собрала у запястья в складки, их сдержала начищенными медными браслетами. Необходимые предметы ухода за одеждой брала с ажурной деревянной полочки на стене. Полуобернувшись к мужу с непередаваемой женской грацией и высоко подняв голову, она взятым с той же полки деревянным гребнем начала неспешно расчесывать