Он хохотал, крутил головенкой, рассказывал Кудрявцеву какую-то смешную, случившуюся с ним историю. Шмыгал провалившимся носиком, мигал из-под белесых бровей синими фонариками.
– Правильно идем на вокзал? – Кудрявцев всматривался в скачущее, в морщинках и трещинках, лицо, похожее на косматую мордочку веселого зверька.
– Арсланка зовет: «Айда!..» Я ему: «Эко вскочил!..» А он не сказамшись убег… Хлебушко есть, и живу!..
– Ты кто? – Кудрявцев всматривался в странного мужичка, возникшего на пути колонны. – Где люди?
– Он ить, Арсланка, ничтяк!.. Тыщща, а не то миллион!.. – Безумное, косноязычное, невнятное было в словах мужичка. В его голове под растерзанной ушанкой, под белесыми косичками волос плескалось веселье, как лужа, полная весенних лягушек. В этом веселье, казалось Кудрявцеву, таилась отгадка всех странностей, тревог, случившихся при вступлении в город. Бесшумной ракеты, взлетевшей над сонным селом. Озлобленного черного облака птиц. Внезапного волшебного снегопада, накрывшего город. Города и Дворца, лишенных своих обитателей. Блаженный мужичок что-то объяснял Кудрявцеву, тот вслушивался в его бульканье, был не в силах понять.
– Мне быть дак их бы встренуть!.. А уж Кланьку придут опосля!..
Он крутил головой, насмехался над Кудрявцевым, не умевшим понять его простого и доступного языка. Махнул рукой, ударил себя по бедрам, словно собирался взлететь, и, подскакивая, притоптывая, изображая из себя то ли курицу, то ли самолет, растопырил руки и побежал, оставляя на снегу цепочку следов. Исчез, словно взлетел. Растворился в сиреневом пламени фонаря.
Колонна двинулась дальше, лязгая железом, шелестя эфиром, пробираясь в заколдованном городе.
Издалека сквозь рокот моторов Кудрявцев услышал музыку. Сначала невнятную, заслоненную зданиями, казавшуюся обманом слуха, но потом превратившуюся в сильные свежие звуки, разносимые в холодном воздухе. Словно там, впереди, на площади, среди белого снега стоял рояль, и пианист во фраке давил лакированными штиблетами медные педали, бил по клавишам, встряхивал длинными волосами, и на зеркальной крышке черного инструмента лежал букет красных роз.
Танки выезжали на площадь, на ее белый овал, посреди которого стояла высокая елка. Мерцала, переливалась, пронизанная бегущими разноцветными огнями, увешанная игрушками, запорошенная, с большой золотистой звездой на верхушке.
Музыка лилась из репродуктора. Елка в сочетании с сочными, бодрыми звуками казалась приготовленной специально для них, прибывших из дикой степи, истосковавшихся по празднику, свету и радости.
Танки и боевые машины окружали елку темной броней, башнями, коробами, орудиями, окутывали ее гарью. Из люков высовывались головы в шлемах, «чепчиках», вязаных шапочках. Солдаты изумленно глазели на мерцающее диво, выставленное для них посреди площади.
– Вот это,