и дай нам бог ненастье в Подмосковье.
«Потрескивал ледок, поблескивал репейник…»
Потрескивал ледок,
поблескивал репейник.
Мне шел осьмой годок,
я был большой затейник.
С седьмого этажа
крючком я не однажды
выуживал, дрожа,
береты честных граждан.
Как в лужи мы карбид
им под ноги роняли!
«Догоним – будешь бит».
Так ведь не догоняли.
Сменялись короли,
и выбивались стекла,
а годы… годы шли,
и детство блёкло, блёкло.
И вот, очнувшись вдруг,
осознаешь с испугом:
всё так же тесен круг,
но ты уже за кругом.
Трещит себе ледок,
блестит себе репейник…
Сынку осьмой годой,
большой растет затейник.
«С асфальта как с гуся вода…»
Как легко быть счастливым… всего-то и надо,
чтоб сосулька – бабах! – оторвалась от портика,
чтобы вспомнилось слово «хламидомонада»,
и еще лист бумаги – набрасывать чертиков.
Как легко быть счастливым… всего-то и надо,
чтоб старушка старушке сказала «Ты поняла?»,
чтоб сосед за стеной хохотал до упаду,
чтоб ворона кого-то опять проворонила.
Ах, легко быть счастливым… всего-то и надо,
что сгореть чудотворною свечкою заживо.
И – земли пятачок, отделенный оградой
от бескрайней земли, по которой ты хаживал.
«С асфальта как с гуся вода…»
С асфальта как с гуся вода,
в потёках стена.
Ну вот и весна, господа!
Ну вот и весна!
Не будет, поверьте, мадам,
большого греха,
Верни вы сейчас соболям
собольи меха.
За вами, смотрите, как встарь,
юнцы косяком.
Давай, гимназисточка, шпарь
теперь босиком!
Какая же, право, теплынь,
вот это апрель!
Пьянящая эта полынь,
и эта капель…
И шумен опять Разгуляй:
зонты, котелки…
Держи, брат, целковый «на чай».
А ну, рысаки!
Ах, этот серебряный бег!
Какая езда!
На месяц? На годы? На век?
Да нет, навсегда.
«Свиданье с вечностью, от двух до четырех…»
Свиданье с вечностью, от двух до четырех,
в заветном уголке Серебряного бора,
когда отшелестят на дачах разговоры
и отзвенит в ушах дневной переполох.
С природой выдохнуть и сделать новый вдох,
и с легкостью, как тень, шагнув через заборы,
незримо набежать на этот вечный город,
где вечен и ты сам пребудешь, дай то бог.
«Не дай то бог!» – кричу. Напрасно, мир оглох,
и эхо слов моих ушло в земные поры.
Так, значит, навсегда, согласно приговору?
Как сосны,