Только что ей жизнь моя и бренность?
Разве что роднит одноименность.
А ещё – любови старина,
Что сквозь чудеса и времена
Кличет нас из ласкового края,
Под лебяжью руку собирая.
В лугах
В луга шуршащие, колючие,
В луга прозрачные летим,
Где росы полнятся летучие
Пчелиным стоном золотым.
Здесь лёгкость юная, волшебная
Во мне звенит, как тетива,
А низом стелется целебная
Собачья тайная трава.
И рыщет он, мой пёс оранжевый,
Среди пуховых смирных пчел:
Что он читает носом сажевым,
А после думает о чём?
Хочу, чтоб и смешно, и весело,
Развесив розовый язык,
Моя собака куролесила,
Лишь радость пробуя на клык!
А то в унынье и суровости
В дому скитается за мной,
Перенося тоскливо новости
Моей свободы разливной.
Лети, весёлая охотница,
Пока не выжжен луг дотла,
Пока росы цветная горница
Влажным-влажна, светлым-светла…
Прости́ны[4]
Тень прощания взор укрывает
Белым платом и алой метелью –
Так бывает?
Надснежной свирелью
Живу душу мою овевает
Ветр прощенья: бывает, бывает…
И́схнет[5] сердце иль совоссияет
С белым светом?
Надснежной гардиной
Над оконной родной крестовиной
Утро сердце умилостивляет
И прости́нами увеселяет!
О, святые прощенья-прости́ны!
Все начала в них, все сердцевины –
Столь старинны они, столь былинны,
Что иной не провидят судьбины
Даже зоркие гроздья рябины
Сквозь окошечко родовичей…
Сонет
Случившееся нынче иль вчера,
Не ставшее ни счастьем, ни бедою,
Наскучивает скоро, что игра
В шары, да и проходит чередою.
Зато былою ветреностью лет
Любуюсь, ведь она не повторится,
Как молодая грозка-пламенница,
Сверкнувшая из небыли в рассвет.
Всё это ты, душа моя, всё ты
Надумывала тайны и мечты,
Изобретала радостный раёшник[6]…
Труды порой бывали нелегки,
Но ты носила в милые деньки
Корону на главе, а не кокошник!
Царицын
Триптих
I. Имя
Во времени оном, когда набело
Вкруг былей росли небылицы,
Царицыно Имя на город сошло –
Как милость Небесной Царицы.
Доныне струится целебный елей
На пьяно-забвенные лица –
Ужели они царицанских кровей
Во граде Небесной Царицы?
Скучает народ самой подлой