«Боженька, прости нас!» – шептал он, обнимая её. «Боженька, прости нас!» – мысленно вторила она ему, и слёзы бежали из глаз. Что ж, мы не ангелы, мы грешные люди, но мы признаём над собой великого Бога, соединившего нас.
Снегирёв жил в настоящей холостяцкой берлоге, запущенной, неубранной. Но пианино было хорошим, настроенным, и Ваня обязательно ей играл – своё, чужое… Трамвай медленно катил по Шаболовке, с деловитыми звонками, с покачиванием железного вагончика (что-то игрушечное, детское было в этой езде), она ехала, вспоминая их любовь, удивляясь ей, и жизнь ей казалась непостижимо-высокой, похожей на сказку.
Творчество – не просто работа, время, талант. Творчество – божественная энергия, которая либо даётся тебе, либо нет. Ваня был чистым её носителем. А она оказалась рядом, купалась в её лучах. Но она была нужна ему. Чтобы его жизнь продлилась… Вот и всё. Вот и весь грех.
Она ввалилась домой, от усталости еле волоча ноги. У сына в гостях невеста («Я, мам, женюсь скоро», – сказал ей Костя как бы «между прочим», а у неё даже не было сил «выяснять отношения»), и они нестройным дуэтом декламировали под караоке: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!..»
«Тоже музыка!» – умилилась Женя, падая в сон.
Елка дома стояла неразобранная, грустная. И наряжена она была наполовину. Жизнь проходила второпях и, может быть, самые счастливые её моменты были в больничных палатах.
Наступил День святого Валентина, праздник всех влюблённых, народ нёс цветы. Ваня не помнил музыки, сочиненной в реанимации (несколько фраз Женя записала), он вообще ничего не помнил оттуда. Не помнил, как она неумело брила его, как кормила с ложечки, меняла бельё… Может, и к счастью, что не помнил.
Он нёс в себе идеальный мир, а она стояла у подножия невидимого града, удивляясь, что ей дано счастье слышать, чувствовать, осязать эту великую красоту.
«Боженька, не разлучай нас», – твердила она то, что Ваня ей сказал тогда, у окна на скамейке.
«Эх, пройтись бы сейчас по Тверской после хорошего концерта, выступления!»
Сколько они ходили по Москве! Их можно назвать самыми бродячими влюблёнными Москвы – они многократно прошли все бульвары, Остоженку, Тверскую, Большую и Малую Дмитровки, обе Никитские улицы, все переулки вокруг Консерватории, Гнесинки (Ваня там преподавал), они ходили в листопад, в снег, в метель, в ливень, да ведь это редкость, редкость – такая любовь!
И везде пели, гремели, шипели, щёлкали и пищали звуки, и вся она была одно напряженное и восторженное ухо, улавливающее жизнь.
– И вот этот герой, из мира стихий и гармоний, должен жить в «слишком человеческом» окружении быта, мелких разборок, сует… Земные женщины любили его красоту («Рязанцев фантастически красив!» – восторгалась после записи на Пятницкой редактор Лера, не зная, что мы знакомы); но не понимали его желаний, метаний… И тогда как античный Зевс рождал своих детей