– Что это было, скажите на милость?!
– Не знаю! – Светлана всплеснула руками. – Чего ему в голову взбрело?! Может, приснилось что страшное?! Он, как прочитал вашу статью, неделю ходит шелковым, практически перестал орать. Даже на меня! Я уж думаю – пропади они пропадом эти деньги – вернусь домой! Лучше подъезды убирать, чем так мучиться. – Она вдруг заплакала – тоненько, жалко, размазывая слёзы по напудренным щекам.
Ольга вытащила из сумки бумажный платок.
– Спасибо. – Светлана хлюпала носом. – Ведь жить не дают, кровососы! Как люди в деревнях маются, в городках, без работы! А они тут… – Она махнула рукой. – Вы ведь не согласитесь, да? – Ольга кивнула. – Я так и знала, так и знала! Думаю, нет, она никогда не согласится! – ликовала Светлана. – Видишь, какая идея: они решили, что если о них напишут хорошо (меня-то он купил, вот и куражится как хочет!), то и сами станут чистыми! А я прочитала вас и поняла: она не согласится! Она не согласится! – твердила Светлана с восторгом. Во взгляде её читалось торжество.
В метро народу было немного. В вагоне разволнованная Ольга как-то по-новому всмотрелась в окружающие лица. Ехали в основном работяги возраста Толстопальцева. Жизнь, быт и мысли проступали в тяжелых чертах «людей подземелья»: кто пьёт, кто переедает, у кого желчный характер, а вот этому мужику, наоборот, не хватает воли и злости!
Да, это были не ангелы, а обычные трудяги, чья жизнь протекала не в светлом офисе с золотыми рыбками, а, судя по задубелой коже и разлапистым рукам, на грязном и тяжелом производстве. Но в эти минуты работяги, по сравнению с холёным чиновником, казались Ольге красавцами! Она с такой радостью, приязнью и добросердечием всматривалась в их лица, что мужики смутились и стали переглядываться.
Погруженная в свои мысли, она не замечала их аккуратного шушуканья. Думала о другом: «Почему Толстопальцев обратился ко мне? Неужели я могу предать, дрогнуть? Пусть не из-за денег, а из доверчивости, „доброты душевной“? Или из тщеславия, минутной слабости, глупости?»
Раздумья тенью легли на её лицо – она даже нахмурилась. А монтажник Василий говорил тем временем товарищу-кабельщику: «Видишь, Петя, как хорошо, что ты нынче побрился! Дамочка на тебя и запала!..»
Белый цвет
Василиса проснулась, открыла глаза и ахнула: сквозь лёгкий тюль окошка видно, как кружатся редкие круглые снежинки. «Заморозки! – пронзил её ужас. – В начале мая!»
В один миг она приникла к стеклу. И рассмеялась: это был не снег, а белый цвет – с яблонь, груш, вишен. Лепестки усыпали землю в палисаднике и всё летели, кружась, бело-розовые.
«Какая же я счастливая! Неужели ничего когда-то не будет: меня, вишнёвого цвета, моей любви?!»
Она сидела на остановке среди старух, потом ехала с ними автобусе. Василиса выбралась на рынок купить продуктов и нахватала вроде всего понемногу, но сумки получились неподъёмными.
Старухи вышли из церкви. Нарядные, оживлённые, в белых платочках, в новых юбках и кофтах, они