На пороге Палач наклонился и подобрал покоившуюся в снегу голову "Иллюзии", и унёс её с собой.
Перед тем, как открыть дверь, выходящую на улицу, Палач выключил освещение, но я всё равно увидела, что конкретно он подобрал с порога.
Делать нечего.
Придётся слушаться этого монстра. Если Палачу ничего не стоило прикончить того, кто был ему вроде как братом, то обо мне, как объекте его ненависти, вообще говорить не следует.
Я, задержав дыхание и стараясь не глядеть по сторонам и не поскользнуться, с успехом преодолела кровавый путь от начала коридора до вешалки у входа. Там, одной ногой и головой на улицу, чтобы не вырвать от тошнотворного запаха и осознания, что находится совсем недалеко от нас, я одела детей. При этом максимально ускорилась, чтобы они не развидели в темноте ничего для них пугающего.
Чарли жаль. Хороший был пёс, смышлёный и очень молодой. Невыносимо тяжело принимать, что он погиб и тоже лежит здесь, в каком-то метре от нас.
Когда дети были полностью собраны и тепло одеты, я набросила на себя куртку и, не застёгиваясь, поспешила выйти из дома.
В сильный мороз, в домашнем халате, в сапогах на босу ногу и в распахнутой куртке, я донесла детей до тонированного фургона, припаркованного на другой стороне улицы, возле которого нас ждал Палач.
Когда мы приблизились, он настойчиво натирал снегом рукава своей шикарной черной дублёнки, пытаясь избавиться от пятен крови.
– Полезай туда. – закончив своё занятие, скомандовал Палач и открыл багажный отсек фургона.
Там, на полу, неподалёку от двери, валялись какие-то скомканные тряпки. Больше ничего из багажа не было видно.
Залезли мы туда от безвыходности. Палач захлопнул дверь, оставив нас в кромешной темноте и холоде. Наедине со страхом перед неизвестностью.
Фургон тронулся с места практически сразу и быстро набрал скорость. Я, не успев привыкнуть к темноте и не удержав равновесия, упала коленями на обледеневший пол фургона. Наощупь добравшись до тряпок, по всей видимости служивших в качестве носилок, я уселась на них. Стараясь не думать, что на них могла остаться чья-то кровь, я накрыла ноги и прижала к себе детей.
Помимо тряпок, на полу имелся спальный мешок, и я, расстегнув его, всунула туда детей.
Теперь, помимо Марьяны, и Тимур заплакал.
Темнота, нескончаемый шум, грохот и скрежет, как будто едем мы в консервной банке, по стенкам которой кто-то периодически постукивает, да ещё и сплошь замкнутое пространство без единого лучика света, не считая маленького заклеенного лючка на потолке, от которого было очень мало толку… Всё это угнетало и меня тоже. Что тут было говорить о маленьких детях…
Только вот одному Палачу было наплевать на то, в каких условиях мы будем вынуждены находиться неизвестно сколько времени. А хотя – известно. Здесь мы будем ровно столько, сколько решит сам Палач.
Быстрее бы путешествие кончилось. А оно только началось, к сожалению.
– Мама,