Вынув из сумки нашатырный спирт, фельдшер смочил вату, поднёс к носу Ивашкевича – никакой реакции! В действиях фельдшера усматривалась какая-то нелогичность. Я думал, он вначале пощупает пульс, приоткроет веки, а после поднесёт нашатырный спирт. Старший лейтенант всё делал наоборот, а после приступил, как мне показалось, совсем к не медицинским действиям – он вкалывал Роме иголки в пятки, но никакой ответной реакции не происходило. Казалось, Рома умер. Но он дышал, было видно, как медленно вздымается его грудь. Я подумал, что фельдшер пьян. И не просто слегка выпивший, а пьян в стельку. А Рома – косарь-герой.
Джабраилов отогнал лейтенанта прочь. Сказал, что сам лично отвезёт Ивашкевича в госпиталь. Подозвал Буша, нашего водилу, меня и ещё одного бойца, сказал:
– Вы сопровождаете, едете в кузове вместе с Ивашкевичем. Не забудьте про носилки! Они у нас есть?
Кто-то ответил:
– В баталерке.
– Остальным – отбой! Спать!
Месяц назад я выписался из госпиталя. У меня была флегмона голени – «дедушка», узбек, мать его, отбил ногу. На операционный стол я попал к хирургу-самодуру. Перед операцией он спросил:
– Сам себе нанёс увечья?
Я ответил, нет.
– А кто тогда?
Сказать означало – сдать. Я молчал.
– Значит сам… – сделал он вывод и ударил меня по щеке. И это было очень больно. Я не ожидал от врача ничего подобного. Но это произошло, и я не мог представить, что будет дальше, ведь такой врач мог бы отказать в операции, а моя голень на тот момент была толще в два раза ляжки, очень болела!
Пришла на помощь медсестра, когда врач отвлёкся от меня, она сказала:
– Скажи, что сам наколол ногу вязальной спицей. Тогда он начнёт операцию. Иначе – никак. Тебе ничего не будет за эти слова, не беспокойся.
Я так и поступил. Врач проворчал, мол, это поколение – никто из них не хочет служить, каждый пытается уклониться от службы, некому Родину защищать, патриоты херовы!..
Медсестра вколола заморозку, и я не чувствовал никакой боли, лишь один раз взглянул, как сбегает гной в подставленное ведро…
Так вот, когда мы приехали в госпиталь поздней ночью (ГАЗ-66 полз по сопкам более 30 километров, мы ехали, наверное, час-полтора, Рома всё это время лежал в кузове машины неподвижно, с ним, без преувеличений, что-то произошло, а мы с напарником, молча, на него смотрели – тусклый свет лампочки в кузове тентованной машины позволял разглядеть окаменевшее лицо), то дежурным врачом оказался именно доктор-самодур.
Я непроизвольно сказал, тяжело дыша (носилки с Ивашкевичем были очень тяжёлые, весил Рома, наверно, больше восьмидесяти килограмм; и это он успел