– Нашка, – наконец с укоризной сказал он. – Сколько мы не виделись? А ты дразнишь меня, как будто бы ничего не изменилось и мы распрощались только вчера.
– Не обольщайся, это иллюзия. На самом деле я ещё круче.
– Щёлкни пальчиками, пожалуйста, обратно. Я хочу тебя обнять. Кстати, приветствую в своём скромном жилище. Не желаешь перекусить или чего-нибудь выпить?
Она послушалась, и они обнялись.
– Идём, Костя, нам следует поторопиться. Нужна твоя помощь. Тебя все ждут.
– Багри и Зантия?
– Да.
* * *
Расплавленный воск одной из свечей вырвался на волю, закапал на стол. Баграгриэль подвинул пергамент поближе к Косте и в задумчивости потёр свой лоб.
– Тебе придётся сесть на самолёт.
– Нет. Ни за что. Прости меня, Баграгриэль, но все вы прекрасно знаете моё отношение к воздушному транспорту. В целом и в частности.
– Костя, – подняла на него свои пронзительные синие глаза Зантия, – ты же никогда не летал гражданскими судами.
– Благодарю, мне хватило военных.
– Это твоё окончательное слово?
– Да. Сожалею, – он скривился, представив стену напротив дивана. – Нет, правда, сожалею искренне.
Все её, до единой, трещины на ней… Бытует мнение, что любой страх возможно перебороть. Страх летать, которым всегда страдали все мужчины из Костиной семьи, он перебарывал целых пять лет, то время, когда его род занятий предусматривал постоянные полёты в качестве пассажира на разнообразных самолётах и вертолётах. В процессе этого самого перебарывания, после того как однажды его вертолёт пытались сбить, а самолёт, которым он летел, чудом не разбился на посадке, фобия наряду с хроническим характером приобрела пару новых качеств: крайнюю остроту и завидную устойчивость.
– В полёте подают спиртные напитки, – заметила Нашка.
– Я сейчас не пью.
– Да ну? – удивился Багри. – С каких это пор?
– С тех самых, как начал худеть.
– Ну да. Тем более, Костя, стоит ли бояться, имея таких друзей, как мы?
– Друзья, которым ничего ни стоит забыть про твоё существование? Друзья, которым даже невозможно позвонить? Прямым текстом: вы вспомнили обо мне только потому, что я понадобился. А теперь лицемерно говорите о дружбе. Сторону, имею в виду мировоззрение, случаем, не поменяли?
Воцарилось молчание.
– Стоит ли бояться смерти, ты хотел сказать? – продолжил молодой человек. – Вам легко говорить. К тому же, подозреваю, что со смертью как и с парашютными прыжками. Во второй раз только страшнее. Оказывается, с годами её боишься больше и больше. Привыкаешь жить, знаете ли. Очень рад был вас всех повидать. Мне пора, – Черпевский встал из-за стола и задвинул за собой стул. – Всё сказанное не касается вас, Зантия.
– Костя, разреши тебя на пару слов, – попросила та, к которой почему-то не относилось всё сказанное.
Они