Вожатая обняла сидящих рядом, продолжала декламировать, и так до той минуты, пока гудок не поперхнулся. И тотчас в вагон ворвался начальник состава:
– Выводите детей! Только без паники!
Он схватил в охапку двух подвернувшихся малышей, отнес в тамбур, спустился по лесенке, поставил на щебенку и вернулся за другими маленькими беженцами.
– Одеваться!
– Не копаться? Вещей не брать!
– Ботинки можно не шнуровать!
Хромая в надетых наспех сандалиях, тапочках, путаясь в тесемках штанишек, мы заспешили к выходу, где нас по цепочке с рук на руки передавали взрослые.
В ночи слышались отрывистые команды, несмолкающий плач и все приближающийся с высокого неба гул, который заглушил все, перешел на противный вой – так кричат кошки, когда их дергают за хвосты или наступают на лапы.
– Всем в канаву!
Чьи-то руки схватили меня, бросили к откосу и, сдирая с коленок и локтей кожу, я плюхнулся в неглубокую лужицу тухлой воды.
Кошачий вой с неба нарастал, перешел в оглушающий грохот. Стало светло – вспыхнула замыкающая состав теплушка.
Рядом в канаве лежали две девчонки – у одной сарафан был надет задом наперед, у другой лишь одна нога в чулке. Мы дрожали, но не плакали.
– Где Никодимов? Се-ре-жа! – позвала вожатая, и мы увидели старшего среди малышей, стоящего на подножке вагона и всматривающегося в небо.
Вожатая крикнула, срывая голос, но Никодимов не слышал или не желал слышать, к тому же голос заглушила пулеметная очередь с летящего самолета.
Вожатая вскочила, стала взбираться по откосу, отчего на нас посыпалась щебенка. Девушка стащила с лесенки Никодимова, и тут, вдавливая нас в землю, на всех обрушился грохот…
Ночь июля сорок первого года показалась самой долгой среди вереницы других прожитых мной ночей…
Утро выдалось туманным, серым, наполненным гарью. Из семейки деревьев надрывно кричали галки. Ежась не от холода, прижимаясь друг к другу, мы толпились у вагона и глазели, как двое в военной форме с проводником забрасывали землей вырытую близ путей могилу.
– Как не удосужились узнать фамилию? Ведь провели с ней целый день! – отчитывал повариху начальник состава.
– Так ведь… кто знал… – неумело оправдывалась женщина. – Про разное разговоры разговаривали, а имечко с фамилией не спросила… Знаю, что комсомолка, еще вожатая, мобилизованная…
Когда в серую утреннюю мглу проскользнули неяркие рассветные лучи, состав тихо тронулся, покатил на восток, где над лесами, полями, городами, селами поднималось солнце.
– А теперь спать! – устало приказала повариха. – Всем на боковую и чтоб ни гу-гу!
– А сказку? – напомнил кто-то из малышей.
– Какую еще сказку? – удивилась повариха.
– Про буржуинов и Мальчиша – мировая сказка, – уточнил я.
Такую сказку повариха не знала и, чтобы не докучали новыми просьбами, поспешила уйти.
Спать