– Ты пришел, мой сладкий, – пробасила она, подхватила Эдварда на руки и понесла его куда-то.
– Ты что, выдра-а-а?! – завизжал он и забился в ее массивных лапах, как пойманная в сеть мелкая рыбешка.
«Выдра» швырнула Эдика на двухспальную кровать, сама бухнулась сверху, придавив его массивным бюстом так, что он не мог даже вздохнуть. Только захрипел придушенно и распахнул рот, чтобы глотнуть хоть немного воздуха.
– Пришел всё-таки, – жарко зашептала толстуха. – Шалунишка! Гадкий маленький пупсик! А я догадалась… да, догадалась сразу. Даже дверь не стала запирать… так и знала, что ты придешь.
– Пусти… и… и, – прошипел Цитрус, голос его звучал, словно воздух, выходящий из пробитой шины. Он задергался всем телом, почувствовал, что дама шарит под своими необъятными телесами, нащупывая мужское достоинство Эдварда. В жизни ему приходилось бывать в разных передрягах, но никогда еще он не жаждал так вырваться на свободу, как сейчас.
Он сфокусировал свой взгляд на лице ведьмы, разглядел крупную, поросшую волосами родинку на кривом носу, подбородок, с которого она недавно, похоже, соскоблила щетину. Бородатую женщину он видел второй раз в жизни. И первый – так близко.
Чудом извернувшись, Эдик ткнул пальцем в обезумевший от страсти глаз водянисто-зеленого цвета.
Толстуха заверещала, отпрыгнула назад. Цитрус выпущенным из пращи снарядом ринулся к окну, распахнул его и, не глядя, сиганул на улицу. Угодил в полные доверху помойные ящики, повалил их, больная конечность погрузилась в зловонную жижу. Содержимое ящиков расплескалось по асфальту. Эдвард прокатился по нему, скользя, как по льду. Некоторое время он лежал, не двигаясь – не мог прийти в себя от охватившего всё его существо чувства глубокого омерзения. Затем что-то взорвалось неподалеку, обдав его дождем осколков. В десяти сантиметрах от своего носа Эдик разглядел горлышко пивной бутылки. Повернул голову и увидел, что обиженная толстуха метит в него очередной стеклопосудой. Бросок. Цитрус вскочил на ноги, оскальзываясь на банановой кожуре и арбузных корках, поспешил прочь.
Из внутреннего двора санатория, миновав железные ворота, он выбежал стремительно, стряхивая с себя текущую с рукавов мерзость, и наткнулся на одного из копов. С такой силой, что тот даже охнул, когда Эдик врезался в него на полном ходу и обхватил здоровой рукой. Пару мгновений мужчины стояли, обнявшись, потом Цитрус попятился. Коп уставился на свою безнадежно испорченную форму – всю в потеках зловонной жижи. Тяжелые, мутные капли стекали и падали на форменные ботинки. Придя в себя от шока, он поднял красное от гнева лицо на преступника. Но того уже и след простыл.
Эдик бежал что было сил. Звук полицейской сирены лился со всех сторон оглушающей симфонией большой охоты. Еще недавно браконьерствующий