Так было в боях первой половины войны. Да, некоторым читателям, смотрящим на уже отошедшую в историю войну из нынешнего времени, которое всегда сглаживает горечи минувшего и поднимает на поверхность только результат войны, тем читателям, которые пребывают в убеждении, что только отражением в литературе военных побед можно воспитывать молодые поколения, правда пережитого конкретными людьми в конкретных обстоятельствах войны кажется если не совсем запретной, то, по крайней мере, нежелательной.
Но общественное призвание литературы никогда не ограничивалось созданием пасторалей. Главным назначением художественной литературы всегда было пробуждение общественного сознания правдой жизни, раскрытие в образах закономерностей общественного бытия. Верным это было для литературы критического реализма, верным остается и для литературы реализма социалистического. С тем лишь добавлением, что художественный мир, воссозданный по методу социалистического реализма, не отходя от правды жизни, имеет общий утверждающий характер (поскольку такой характер имеет само бытие социалистического общества).
Почему-то, часто ссылаясь на В. И. Ленина, мы обходим такое его требование: «Нам нужна полная и правдивая информация. А правда не должна зависеть от того, кому она должна служить» (Полн. собр. соч. Т. 54. С. 446).
Если говорить о действительности окопного солдатского быта, то вопрос, видимо, в том, как эта правда будет действовать на современного читателя? Может ли такая обнаженная правда воспитывать?
Но почему, собственно, нет? Все дело в том, как будет осознана эта правда. Конечно, не без помощи автора.
У Федора Сухова заботы о правильном осознании описываемых им событий как будто бы нет – он заботится только о том, чтобы как можно точнее передать прожитые события этого боя. Но все тревожное, скорбное и совестливое, о чем он рассказал, независимо от автора рассказано с позиции одержанной общей победы. Чудом оставшийся в живых в бою за Ивницу лейтенант через три десятилетия возвращается на место не ушедшего из памяти боя. Он видит возродившуюся в Ивнице жизнь, и в ней тех немногих, кто таким же чудом уцелел в те трагические февральские дни 1943 года. Он становится свидетелем благодарной памяти ныне живущих в Ивнице людей тем, кто отдал свои жизни в далеко отстоящем от сегодняшних дней бою, отдал, чтобы жизнь продолжалась в Ивнице по прежни, принятым людьми советским законам. Концовка эта другим светом освещает трагизм пережитого в том далеком ночном бою за деревню. Бой понимается уже не как напрасное усилие со скорбными его итогами, а как необходимость, как закономерность войны, потому что другого пути к общей нашей победе в войне не было. И сам факт того, что враг оказался в этом ночном бою удачливее и сильнее, обретает в общем итоге войны уже иной, утверждающий смысл – как ни опытен и силен враг, он все-таки был побежден, и побежден был усилиями тех же, и таких же, солдат, какими были сержант Чернышев, рядовые Александров и Наурбиев, лейтенант Захаров и тысячи тысяч таких, как они.
Мне видится именно таким идейно-художественный смысл повести Федора Сухова.
Читатель нынешний стремится осмыслить минувшую войну, исходя из правды самой войны. И писатель Федор Сухов доносит (хотя и в части ее) эту правду и ведет читателя к раздумью, не перечеркивающему трагизмом отдельных боев смысл общей нашей победы.
Часть первая
1
В окно сторожки глянуло разбуженное петухами дымно-росистое, удивительно теплое утро. Как от постороннего глаза, спрятал в нагрудный карман накинутой на плечи грубошерстной полынно-голубоватой куртки исписанные за ночь листки мелко разлинованной бумаги. Тоненько загундосил пойманный в паучьи сети несмышленый комар.
– Рано проснулся, – проговорил, приподняв маленькую, как будто вывалянную в золе голову, хозяин приютившей меня сторожки, «сослуживец» мой Митрофан Ильич.
– Так, значит, в нашей дивизии воевал. Бяда.
Я уже объяснял Митрофану Ильичу, что воевал я в другой части, но старику казалось, что все, кто воевал под Воронежем, были его сослуживцами.
– А с командиром полка полковником Дубининым случайно не встречался? Такой пузыристый был, а отойдет – рубаха-парень. Где он зараз прибортился?
– Наверно, на пенсии…
– А может, армией командует, ракетами управляется. Я все смотрю его посредь маршалов, да нет, не видать. Я ведь еще с австрияком воевал. Бяда. А зараз с воробьями воюю. Вишни клюют. Спасу никакого нет. Да что, птица, она тоже не святым духом жива.
Старик потянулся к ружьишку, вышел на улицу с ним. Я думал, что начнется утренняя артподготовка, и тоже вышел на улицу, но меня оглушил не вскинутый к вишням самопал, а оглушило меня буйное половодье многоголосого хора пернатых жильцов лесной обители. Модулирующий, родниковой чистоты и свежести высвист – неужели соловей?..