В последний день конгресса нам сообщили, что обратные билеты у нас только на тридцатое ноября, а все разъезжаются двадцать девятого: оставался пустой день, денег уже не было, и вся надежда была на прощальную студенческую ярмарку, на которой каждая группа представляла свои сувениры. Обещана была даже шуточная торговля. Я нацелился обменять остатки своих металлических рублей (дороже, чем по пять франков, у меня бы всё равно их никто не купил), но обнаружил все разменные автоматы в университете заклеенными. Видимо, швейцарцы выгребли оттуда наши русские рубли и всё поняли. Теперь ни один студент не мог поменять свой пятифранковик, зато уж и русским некуда было податься. Конвертация закончилась бесславно. Оставшиеся три рубля я безвозмездно подарил красивой девушке Наде Чифаретти, дочери миллионера из итальянской части Швейцарии. «Какая прелесть», – сказала она, но ничего взамен не дала.
Отступление. Вспоминаю, как в Японии, когда нас туда возили знакомиться с сектой Муна, была процедура братания. Брататься с мунистами мы отказались наотрез: shake hands, make friends – это ещё туда-сюда, но брататься-сестраться с кем попало – увольте. Процедура братания была хороша только тем, что по итогам её все обменивались подарками. Нас предупредили, что вон тот длинный, в очках – сын японского миллионера. У сына миллионера в руках был довольно приличный пакетик из цветной бумаги. Я с другом кинулся к нему и с размаху вручил расписную ложку, запасённую как раз на такой случай.
Он поблагодарил, покивал и предложил братануться. Я отказался и выложил ещё значок, чтобы он, значит, сообразил: пора меняться.
Он кивал и благодарил. Друг выставил миниатюрную бутылочку водки, похищенную в самолёте. Сын японского миллионера расплылся шире ушей и взял бутылочку, но пакетика не выпускал.
– Щас, – сказал я по-английски и стремглав принёс из своего багажа маленькую серебристую царь-пушечку. Ну, думал я, уж царь пушечку-то он всяко возьмёт, уж она-то его прошибёт! Мысленно мы уже делили пакетик. Японец взял царь-пушечку, поклонился, вымолвил стандартное «аригато» и ушёл, унося свой документ о братании в надежде братануть кого-нибудь более сговорчивого.
– Пакетик! – заорали мы ему вслед, не сговариваясь. – Пакетик, сука!!!
В слове «сука» ему послышалось что-то японское, он оглянулся, ещё раз поклонился и исчез из поля зрения.
Вот и Надя Чифаретти тоже.
Вечером, на ярмарке студенческих товаров, я толкнул свои футболки в обмен на аналогичные футболки с польской и немецкой символикой, после чего понял, что остаюсь без гроша. Времени оставалось мало. Я достал мешочек чёрных сухарей, выложил из них серп и молот, рядом поставил оставшуюся бутылку водки и всё это назвал «Русский натюрморт». Какая-то швейцарская чувиха необъятных размеров, завитая мелким бесом, купила у меня этот русский натюрморт за пятнадцать франков, и я на следующий