Обрывки букв. Алеха Юшаева

Однообразный стук колес постепенно выравнивался с ритмом сердца, спешащего увидеть родных и знакомых. Ему не хотелось, чтобы все они тоже погрязли в болоте лени, не желалось узнать, что семья перестала держать скот, выращивать огурцы или морковь, что больше некому ухаживать за розами и гладиолусами в палисаднике. Обязательно нужна горящая печка, выдающая через каждую минуту пирожки с выращенной своими руками картошкой, нужен новосвязанный плед, накинутый на кресло, нужна книжка с потрепанными углами и закладка, неловко брошенная в середину, нужны ведра, готовые для утренней дойки. Сильными руками, отвыкшими от такой работы, он возьмется за деревянные ручки и сбегает к колодцу. Мокрый, счастливый, выплеснет воду в кадушку и огромный бочонок в огороде. Опрокинет холодную на лицо и плечи, чтобы весь день метаться по двору, дружески хлопая корову Жорку по бокам, раскидывая курам корм, заготавливая новые дрова, собирая только что созревший укроп, пропалывая грядки, смазывая дверные петли. Постоянно и всегда быть в загнанном состоянии, будто, остановившись, он непременно должен погибнуть. И пусть ведра нарежут руки, и пусть коза ущипнет за колено, и пусть вкус у свежесрезанного укропа горчит, и пусть солнце сдерет с его спины несколько тонких слоев кожи. Ему в радость наконец вернуться в родовой дом и почувствовать себя частью бесконечной истории.

      За заляпанным стеклом показывались редкие домики, со сломанными крышами, с разрушенными заборами, с ушедшими под воду стенами, с вынесенными шкафами. Изредка среди них маячили новенькие дома, из труб которых тянулись серые дымы, но их почти не было видно за скорбью сгоревших и сгнивших изб. Потом всё скрывалось за зеленью елей и тонких сосен. Они шли тесными толпами, но это не спасало их от беспощадного истребления. Маленькие пни, сиротливо торчащие из черной земли, не могли вспомнить времена, когда они были высокими деревьями. Сваленные в кучу мешающиеся ветки догорали под языками огней, оставленных небрежным человеком. Хоть бы кто-нибудь потянул красный рычаг, чтобы залить умирающие деревья. Но никто не двигался со своих мест, и на сцену выбежали трехэтажные дома.

      Раздался гудок, и поезд начал тормозить. За окном показались озабоченные лица людей, отсчитывающих вагоны. Остановившись, махина грузно пыхнула и открыла двери. Лёня, переваливаясь как медведь, выкочевал из купе. Дмитрий взглянул на циферблат часов, подаренных еще в армии, и поднял глаза к потолку. Дерево молча светилось лучами летнего солнца, отпечатывая на себе тени окружающего мира. Он потянулся к черной сумке, зажужжал замком и, пошарив немного, вытащил маленькую фляжку. Металл дзвенькнул, и мужчина припал к горлышку. Свежая вода, набранная на роднике его последнего местопребывания, ворвалась к пересушенному языку и стремительно ухнула, холодя желудок. Черная сумка вернулась к своему отрешенному состоянию.

      По коридору зашагали ноги и понеслись беспокойные голоса. Кто-то волочил сумку, шуршащую своими черно-красными полосками, кто-то входил в комнатки и здоровался с новыми соседями, кто-то снимал