– Дантон! Дантон! – кричали несколько человек. – На трибуну!
– Извини, мой милый, – сказал он мне, – ты слышишь, жму руку и ухожу. Я подал сержанту правую руку, тебе подаю левую. Кто знает? У благородного патриота может быть чесотка. – И, повернувшись, сказал: – Иду! – Он произнес это тем мощным голосом, который поднимал и успокаивал неуправляемую толпу на улице. – Иду, подождите!
Он ушел в помещение клуба. Я остался у дверей наедине со спасенной незнакомкой.
– Теперь, сударыня, – сказал я, – куда вас проводить? Я к вашим услугам.
– Ну, к тетке Ледье, – ответила она со смехом. – Вы ведь знаете, она моя мать.
– Но где она живет, тетка Ледье?
– Улица Феру, номер двадцать четыре.
– Пойдемте к тетке Ледье на улицу Феру, номер двадцать четыре.
Мы отправились по улице Фоссе-Монсье-ле-Пренс до улицы Фоссе-сен-Жермен, далее по улице Пети-Лион, потом через площадь Сен-Сюльпис на улицу Феру. Всю дорогу мы шли, не обменявшись ни словом. Только теперь при свете луны, которая взошла на небе во всей своей красе, я мог свободно ее рассмотреть. То была прелестная особа двадцати или двадцати двух лет, брюнетка с голубыми глазами, скорее серьезными, чем грустными, нос был прямой и четко очерченный, губы – тронутые насмешливой улыбкой, зубы как жемчуг, руки королевы, ножки ребенка. И весь ее облик, даже в вульгарном костюме дочери тетки Ледье, носил отпечаток аристократизма, что и могло вызвать недоверие храброго сержанта и его воинственного патруля. Мы подошли к двери, остановились и еще некоторое время молча смотрели друг на друга.
– Ну, что вы мне скажете, мой милый господин Альберт? – наконец произнесла с улыбкой незнакомка.
– Я хочу вам сказать, моя милая мадемуазель Соланж, что не стоило встречаться для того, чтобы так скоро расстаться.
– Я прошу у вас тысячу извинений, очень даже стоило: если бы я вас не встретила, меня отвели бы в караульню, узнали бы там, что я не дочь тетки Ледье, дознались бы, что я аристократка, и отрезали бы, вероятно, голову.
– Итак, вы сознаетесь, что вы аристократка?
– Я ни в чем не сознаюсь.
– Хорошо, скажите по крайней мере ваше имя.
– Соланж.
– Вы же знаете, я случайно назвал вас так, это не ваше настоящее имя.
– Ну что ж! Мне оно нравится, и я оставляю его за собой, для вас по крайней мере.
– Зачем вам сохранять его для меня, когда нам не суждено больше видеться?
– Я этого не говорю. Я говорю только, что если мы и увидимся, то совершенно ни к чему вам знать, как меня зовут, как и мне не стоит знать, как зовут вас. Я вас назвала Альбертом, вот и называйтесь так, а я останусь Соланж.
– Хорошо, пусть будет так, но послушайте меня, Соланж.
– Я слушаю, Альберт, – отвечала она.
– Вы аристократка, вы сознаетесь?
– Если бы я в этом и не созналась, вы это сами узнали бы, не правда ли? Стало быть, мое признание теряет значение.
– И