Сибирская Бондиана
Осенью закаты, алые и тревожные, предвещающие ветреную погоду, длятся до бесконечности долго, и наблюдать их одно удовольствие. Если бы Серж был склонен к стихосложению, то непременно бы написал об этом в рифму, превращая слова в картины, над которыми будут вздыхать читатели… Но он стихов не писал. К великому огорчению его супруги, тогда еще будущей, – вспомнил он, криво усмехнувшись. Право слово, это одно из наиболее незначительных огорчений, которые князь ей подарил. К чему вспоминается это? Небось, ждут его с нетерпением там, дома, чтобы опять вывалить на его голову рассказы о проблемах, о тех невероятных новостях, которые узнали с последней почтой – там, в России, как они нынче называли все земли, что лежат к востоку от Уральских гор, эти новости уже стали прошлым, зачастую прочно позабытым… А ему надо разделать тушу косули как можно аккуратнее, привести все в порядок, задать корма собакам, уже истово вьющимся и с нетерпением поскуливающим у его ног, поужинать, а там уже и спать можно ложиться.
Домой, однако, отправляться не хотелось, несмотря на то, что собаки волновались – их явно будоражил вид подстреленной точным ударом в голову косули, а многочасовая гонка по тайге заставила их аппетит разыграться не на шутку. Несмотря на то, что скоро сделается совсем темно, и даже зная местность как свои пять пальцев, немудрено заблудиться. Несмотря на то, что поднявшийся с закатом ветер уже проникает за шиворот куртки. А простывать князю нельзя вообще, с того самого года – раньше тоже было нельзя, но можно перетерпеть, а нынче ну никак…
Алая заря над чернеющими верхушками елей и пихт вызывала в душе щемящее чувство, и глаза уже на мокром месте, и хотелось бы пролить слезы – да все кончились, давно кончились – еще тогда.
«Хватит вздыхать», – приказал себе Серж. – «Завтра сюда же вернусь».
…Охотиться князь Волконский – да, 6 лет как уже не князь и не генерал-майор, но, как сказали те туземцы, вокруг костра которых он с месяц назад грелся: «Не этот царь тебя жаловал, не ему и почести отбирать…» – предпочитал в одиночестве. Один раз взял с собой этого юношу Ивашова – ну тоже осужденного, все по той же самой причине, – и пожалел, зачем это сделал. Нет, конечно, сей Жанно и стрелял неплохо, и вопросов глупых не задавал – да и вообще, оказался из молчунов, как только он в тайном обществе оказался-то, да еще влюбил в себя эту милую француженку, приехавшую к нему по примеру остальных дам. Но даже с учетом спокойного и деловитого нрава Ивашева, так отличающегося от других его, так сказать, соратников, князь Серж не позвал его второй раз, предпочитая компанию своих собак – никаких не гончих и не борзых, а местных, крепких, с плотной светлой шерстью, стоячими ушами и хвостом колечком,