Он вжался спиной в подворотню, пропуская толпу. Большинство в военной одежде: в солдатских мундирах, кепи, крытых красным сукном, в гусарских куртках со шнурами. Мало у кого была полная форма: у одного мундир накинут поверх рабочей блузы, у другого алые солдатские шаровары выглядывают из-под бесформенного балахона, какие носят уличные художники из квартала Монмартр, третий к сюртуку напялил солдатское кепи с легкомысленным фазаньим пёрышком. Мелькали женские юбки и фартуки, шныряли туда-сюда мальчишки, точь-в-точь парижские гамѐны, описанные Виктором Гюго.
Колю, наконец, заметили: дюжий мастеровой окрикнул его, схватил за рукав и потянул с такой силой, что молодой человек пробкой вылетел из своего убежища и чуть не свалился с ног. Но устоял и зашагал вместе с толпой, стиснутый со всех сторон разгорячёнными телами.
Почти все вокруг были при оружии. В руках мелькали винтовки с примкнутыми штыками, охотничьи двустволки, длинные старомодные, чуть ли не капсюльные, револьверы и карманные «пепербоксы». А долговязый юноша с всклокоченной шевелюрой и красным шарфом на талии неумело размахивал кавалерийской саблей.
Коля будто стал меньше ростом, съёжился. Его толкали, пихали, оттирали в сторону, и сразу вспомнилась фраза, слышанная от рабочих в отцовской мастерской: «Тяжело в деревне без нагана!» Когда-то это его позабавило и только, но теперь пришлось на собственной шкуре испытать, каково безоружному в толпе вооружённых людей.
Видимо, неуверенность его была столь заметна, что юноша с саблей (он возглавлял группу, к которой поневоле присоединился наш герой) театрально простёр к нему ему руку и произнёс с пафосом, будто с подмостков: «К оружию, гражданин! Para bellum![7]»
Стоп! Да стоп же! Это кто тут безоружный? А за каким лешим он таскает под мышкой свёрток?
Продавец в оружейном магазине постарался на совесть, и прапорщик чуть не расквасил себе нос, когда споткнулся, пытаясь распустить на ходу туго затянутый узел. И расквасил бы, если бы его не подхватили под локти и не придали вертикальное положение. Мастеровой похлопал его по плечу, отомкнул штык от своей винтовки и протянул Коле. Юноша пробормотал «Merci beaucoup…», перерезал бечёвку и, прежде чем вернуть клинок владельцу, повертел его в руках.
Длинное лезвие, изогнутое, как ятаган – ничего общего с игольчатыми штыками «Лебѐлей» и «Бертье». Да и сама винтовка изрядное старьё, кажется, даже игольчатая. Присмотревшись, Коля опознал старую «Шасспо́», ровесницу русской системы Крнка – таких немало было на пресненских баррикадах, вместе с охотничьими двустволками и прочим антиквариатом.
Извлечь «люгер» на ходу было непросто, а попробуйте-ка, зажав под мышкой распотрошённый свёрток, набить патронами три магазина, в любую минуту рискуя рассыпать содержимое свёртка по мостовой, где его моментально затопчут, расшвыряют сотнями ног? Зато перекинув ремешок кобуры через плечо, молодой человек испытал недюжинное облегчение.