Вернувшись в свою квартиру, Хенесс попытался сосредоточиться. Так можно сойти с ума. Нужно пробовать делать простые вещи. Самое элементарное. Завтра его ждут. Он сказал: «там же». Это означает то место, где с ним связались последний раз. Там, где он узнал о брюнете… Его фотография, адрес – все было в конверте, который он потом сжег. Итак. Игра продолжалась. Но что-то в ней изменилось. Безусловно. Он окинул взглядом книжную полку. С десяток книг, оставленных хозяином квартиры. Взял крайнюю слева, с золотым тиснением, название набрано готическим шрифтом… Необходимо отвлечься. Он что-то пропустил. Что-то сделал не так. Сборник мистических новелл… Лавкрафт, Майринк, еще несколько старых авторов… вампиры, ведьмы, кабалистика, алхимия, ренессанс черной фантазии, оргии обезумевшего сознания, вереница фантомов, дождь за окном, пустота бытия как тонкая завеса между ним и чем-то темным, очень чужим и бесполезным… Поиск искаженного смысла. Ощущение размягченного сознания… Он снова увидел это лицо. Лицо паяца. В ярком гриме. Даже когда не играл на сцене, паяц накладывал на себя грим. Ведь жизнь и была его главной сценой. Грим – разрисованная скорлупа, без которой он не мог существовать. Эротический плакат на стене… Пальцы… Отпечатки пальцев, оставшиеся на стекле. Это его роль. «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея… Женщина, забавляющаяся с животным… паяц, укрытый ослиной шкурой… безмолвный свидетель. Кто мог видеть его тогда? Хенесс снова увидел страх смерти в глазах паяца. У него были странные глаза. Холодная обволакивающая пустота как будто проступала откуда-то изнутри… глаза античной статуи… пьеса театра марионеток, разыгранная в точном соответствии оригиналу. Разве только паяц остался жив? Это объяснило бы многое. Но ведь он раздробил ему голову двумя выстрелами.
Хенесс вышел из дома на два часа раньше назначенного времени. Он знал, что доберется туда минут за сорок. Проходя через площадь Нации, он взглянул на огромную каменную фигуру одного из самых двусмысленных деятелей истории цивилизации, стоявшую в самом центре на высоком постаменте. Что-то ирреальное было в каменном лице этого колосса. Его застывшие глаза, казалось, наблюдали за людьми, идущими через площадь, сквозь призму времени. От него исходил инфернальный холодок прошлого, исчезающего почти полностью