Угадал ли Теодор Риваро тайные мысли дочери? Вероятно, да. По-видимому, он даже разделял их. Его лоб время от времени покрывался морщинами под давлением какого-то беспокойства, от которого он тщетно пытался избавиться. Изредка он бросал быстрые взгляды на Марго и, казалось, приходил в себя, только когда кто-нибудь из его веселых собеседников обращался к нему с вопросом.
– Фредерик! – вскрикнул вдруг Теодор, повернувшись к соседу Марго. – Уж не думаешь ли ты, что моя дочь слушает тебя? Ошибаешься, друг мой! Ты только напрасно теряешь и время, и слова.
Фредерик Борель, родной племянник Риваро, так и остался сидеть с раскрытым ртом, врасплох застигнутый на середине какой-то длинной фразы.
– Разве ты не видишь, что Марго витает в заоблачных мирах?
Фредерик окончательно растерялся и уставился на кузину, словно желая убедиться, действительно ли она сидит возле него или и вправду витает в поднебесье.
– Вы ошибаетесь, отец, уверяю вас, – ответила Марго. – Я очень внимательно слушаю то, что рассказывает мне кузен, и чрезвычайно заинтересована его историей.
Слова эти вызвали радостную улыбку на лице Фредерика, но совершенно иначе подействовали на Риваро. Глаза его блеснули гневом, и, быстро наклонившись к дочери, он грубо сжал под столом ее руку и проговорил тихим голосом:
– Как вы смеете лгать мне в глаза? Разве я не знаю, что вы думаете совсем о другом? Постарайтесь по крайней мере, чтобы другие не замечали этого.
Пока отец делал ей этот короткий, но строгий выговор, она оставалась с опущенными глазами, но едва он закончил, как девушка испытующим взглядом окинула присутствующих, и, убедившись, что сцена эта не имела свидетелей, весело сказала кузену:
– Фредерик, ты окончишь свой рассказ когда-нибудь после, а теперь, чтобы доставить удовольствие мне и всем присутствующим, спой нам несколько рождественских песен.
Затем она вышла из-за стола и села перед камином; две-три девушки последовали за ней и, разместившись возле нее, составили небольшую, но превосходную композицию молодости и красоты, в которой первенство принадлежало Марго.
– Вы позволите мне петь, дядюшка? – проговорил Фредерик, обращаясь к Риваро.
– Без сомнения, мой милый, – ответил фермер, довольный тем, что ему удалось прервать мечтания дочери, – мы слушаем.
Хозяин проговорил эти слова, и тотчас же в зале водворилось глубокое молчание.
Фредерик Борель встал, откашлялся и звучным, красивым голосом запел о том, как к колыбели Христа являлись на поклонение цари и пастухи. Он пел уже несколько минут, как вдруг раздался громкий лай сторожевых фермерских собак. Время было позднее, и чье-либо посещение в такую пору было столь неожиданным, что женщины пугливо переглянулись. Даже Марго заметно побледнела.
На мгновение воцарилась мертвая тишина. Лай собак усилился.
– Не может быть, чтобы это оказались какие-нибудь