– Ты настоящий друг, – бормочу я.
– Знаю. Всегда пожалуйста. Только я сейчас занята, у меня свидание.
– О господи, извини!
– Не, не парься, он не возражает. Правда, Реджи?.. Вот, он не против.
На другом конце слышится приглушенный шум. Невольно гадаю, уж не привязан ли Реджи к кровати.
– Ладно, давай, – говорю я. – Люблю тебя.
– И я тебя люблю, солнышко. Это не тебе, Реджи, сбавь обороты!
8. Леон
Щеки Холли ввалились. Девочка поднимает на меня усталые глаза. Она вся словно уменьшилась в размере, даже запястья и кустики отрастающих волос… Все, кроме глаз. Слабо улыбается.
Холли: Ты приходил в выходные.
Я: Приходил-уходил. Нужна была помощь, работать некому.
Холли: Это потому, что я про тебя спрашивала?
Я: Ну вот еще! Ты же знаешь, ты моя самая нелюбимая пациентка.
Улыбка делается шире.
Холли: А вы с подружкой с короткими волосами проводили выходные вместе?
Я: Вообще-то, да.
На лице появляется озорное выражение. Не хочу понапрасну надеяться, но ей явно лучше – несколько дней назад ни о каких улыбках речь не шла.
Холли: И пришлось бросить ее из-за меня!
Я: Персонала не хватает, Холли. Пришлось бросить… пришлось приехать, потому что работать некому.
Холли: Спорим, она рассердилась, что ты меня любишь больше!
Сока, врач-ассистент, просовывает голову в занавеску.
Сока: Леон!
Я: Минутку, разлучница… Что?
Лицо доктора Соки расплывается в широкой усталой улыбке.
Сока: Пришел анализ крови. Антибиотики подействовали. Только что говорила по телефону с больницей в Блумсбери. Говорят, что Холли лучше и ей не надо к ним возвращаться. Соцслужбы уже занимаются остальным.
Я: Лучше?
Сока: Да. Уровень С-реактивного белка и лейкоцитов снизился, температура спала, молочная кислота в норме. Состояние стабильное.
Накатывает волна облегчения. Ничто не сравнится с тем чувством, когда узнаешь, что кто-то выздоравливает.
Хорошие новости про Холли радуют меня на всем пути домой. Подростки с косячком на углу кажутся почти херувимами. Вонючий мужик, который снял в автобусе носки, чтобы почесать ноги, вызывает искреннее сочувствие. Даже заклятый враг лондонца, нерасторопный турист, заставляет лишь снисходительно улыбнуться.
Уже планируя превосходный утренний ужин, захожу в квартиру и первое, что замечаю, – запах. Такой женский… Пряный, как благовония, и цветочный.
Второе – горы хлама в гостиной. Огромная стопка книг у барной стойки. На диване – подушка-корова. Лавовая лампа на кофейном столике. Лавовая лампа! Что это? Эссекская женщина открыла тут лавку старьевщика?
В легком тумане собираюсь бросить ключи на обычное место – не считая корзины для белья – и вижу, что оно занято копилкой-собачкой. Невероятно! Как жуткий эпизод из телешоу «Поменяйся комнатой». Только тут поменялась вся квартира, и сильно к худшему. Единственно