– Как погиб ваш отец? – спросил Пуаро.
Голос Карлы прозвучал ясно и твердо.
– Его отравили.
– Понятно.
Некоторое время оба молчали, потом девушка произнесла спокойным, суховатым тоном:
– Слава богу, что вы – здравомыслящий человек. Вы понимаете, что это важно и что из этого следует. И не пытаетесь отделаться утешительными словами.
– Я очень хорошо все понимаю, – сказал Пуаро. – Мне только непонятно, что вам нужно от меня?
– Я хочу выйти замуж за Джона, – спокойно ответила Карла Лемаршан. – И выйду! И хочу, чтобы у нас было по меньшей мере два мальчика и две девочки. А вы позаботитесь о том, чтобы это стало возможным.
– Хотите, чтобы я поговорил с вашим женихом? Ах нет, что я говорю, какие глупости… Вы предлагаете нечто совершенно другое. Скажите же, что у вас на уме.
– Послушайте, месье Пуаро. Поймите – и чтобы все было ясно, – я намерена нанять вас для расследования убийства.
– Вы имеете в виду…
– Да, я имею в виду именно это. Дело об убийстве есть дело об убийстве, независимо от того, случилось оно вчера или шестнадцать лет назад.
– Но, моя дорогая…
– Подождите, месье Пуаро. Вы еще не всё знаете. Есть один очень важный пункт.
– Да?
– Моя мать невиновна, – сказала Карла Лемаршан.
Пуаро потер нос.
– Ну, разумеется. Я понимаю…
– Это не сантименты. Есть ее письмо. Она оставила его мне перед смертью. Письмо полагалось передать, когда мне исполнится двадцать один год. Моя мать написала его с одной целью – чтобы я была совершенно уверена: она этого не делала, она невиновна. Чтобы у меня не было ни малейших сомнений. Вот и всё.
Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на девушку, со всей серьезностью смотревшую на него.
– Tout de meme…[1]
Карла улыбнулась.
– Нет, мама была не такая! Вы думаете, она могла солгать? Солгать ради меня? – Девушка подалась вперед и с чувством заговорила: – Послушайте, месье Пуаро, есть вещи, которые дети очень хорошо понимают. Я помню мать – воспоминания, конечно, бессвязные, но я хорошо знаю, что за человек она была. Она не кривила душой – даже во благо. Если что-то могло причинить боль, мать так и говорила. Зубной врач или заноза в пальце – такого рода вещи… Правда была для нее естественным импульсом. Не думаю, что я так уж сильно любила ее, но доверяла. И сейчас верю ей! Если она говорит, что не убивала отца, значит, не убивала. Она не стала бы писать заведомую ложь, зная, что умирает.
Медленно, почти неохотно, Эркюль Пуаро кивнул.
– Вот почему для меня не проблема выйти замуж за Джона, – продолжала Карла. – Я знаю, что все будет хорошо. Но он не знает. Для Джона вполне естественно, что я считаю свою мать невиновной. Вот в чем должна быть полная ясность, месье Пуаро. И вы это сделаете!
– Даже при условии, что все сказанное вами – правда, – медленно сказал детектив, – не забывайте, мадемуазель, что прошло шестнадцать лет.
– О!