Как свежи были розы в аду. Евгения Михайлова

домработница. Она посмотрела на дрожащую мать – и не почувствовала ни капельки жалости. Только жгучую обиду. А потом в ней поднялся и рос истерический смех… Если бы мама не была в таком отчаянии, она бы поняла, что это приступ. Но она не поняла. Не успела. Это стало последней каплей. Она вдруг взметнулась на подоконник открытого окна, легкая, как девочка, и бросилась вниз – в свое единственное спасение от боли… Когда в комнату вбежали Александр и Надежда, они увидели Валю, еще не успевшую остановить свой безумный хохот. Веры не было в комнате. Ее не было на земле. Ее муж бросился из квартиры вниз по лестнице, тетя Надя сказала племяннице: «Ты столкнула ее, я уверена. Ты – убийца».

      Сейчас, через двадцать лет, Валентина в тюремной камере пыталась предотвратить это несчастье. Она стояла на коленях перед мамой, плакала, держала ее за руки, целовала их. Она так любила ее, ей так легко было ее удержать, держать до утра, утешая. Господи, если ты есть, куда же ты смотрел в ту ночь, когда все убивали твое самое прекрасное творение, нежную, талантливую, любящую женщину! «Я убийца», – билось в голове Вали. И наконец тюремную тишину прорезал страшный, долгий вопль.

      – Ты чего орешь? – раздалось у Вали над ухом.

      – Я – наркоманка, – прохрипела она. – Мне нужен укол. Пожалуйста. Я подпишу признание в убийстве.

      Глава 8

      Валентин вошел в квартиру, увидел на полу в прихожей босоножки на шпильке, вздохнул облегченно. Марина уже здесь. Он обошел все комнаты, кухню, заглянул в ванную и не сразу обнаружил ее в спальне. Она лежала не на кровати, а свернулась в клубочек на маленьком шелковом диване в овальной нише у лоджии. Не встала, не повернулась, когда он вошел. Он решил, что она спит, приблизился осторожно.

      – Не смотри на меня, – сказала Марина, подняв опухшее от слез, мокрое лицо.

      – Что случилось?

      – Ты представляешь, он не отпускал меня. Он плакал. Кричал, что убьет себя или тебя, – прорыдала Марина.

      – Почему ты плачешь? Ты его жалеешь или испугалась?

      – Я жалею. Я в ужасе. Ты не знаешь его: он сдержанный, уверенный, даже самоуверенный человек… Мне было так плохо, что я чуть не осталась…

      – Если бы осталась, тогда я бы стал плакать и кричать, что убью себя и его… Ты бы меня пожалела?

      – Мне тебя не за что жалеть, – серьезно сказала Марина. – Я тебя люблю.

      – Боже! Ты это сказала первой. Я ждал. Просто держал себя за горло, чтобы не брякнуть.

      – Почему?

      – Чтобы не давить, как говорит один неплохой следователь.

      – Он так говорит про своих преступников? Ну я и связалась, – Марина вытерла слезы и улыбнулась. – Ты же весь состоишь из своих адвокатских штучек. Это ж надо: держать себя за горло, чтобы не сказать о любви. В результате ты о ней так и не сказал.

      – Я скажу. Я люблю тебя. С адвокатскими штучками или без них – я безумно тебя люблю.

      Он протянул к ней руки, и она бросилась к нему, потрясенная. Она не знала, что притяжение к другому человеку бывает таким сильным, непреодолимым. Она не подозревала,