– Что «но»? – спросил король. – Думаешь, теперь вместо шахидов будут гансы в черных рубашках? Как бы не так: послезавтра Швертмейстер выводит войска. Как, по-твоему, это хорошая новость?
Фредерика, как-никак, принадлежала к Оранскому семейству, к тому же интересовалась политикой, если не с пеленок, то с младых ногтей. Она даже побледнела:
– Как это «выводит»? Очумели они там, в Берлине, что ли? Или думают, что шва… что шахиды будут теперь по норам труситься? Едва они уйдут, нас всех на штыки поднимут!
– Они думают, что мы сами с ними справимся, – пояснил король, задумчиво глядя на рюмку с темной жидкостью. – Хочешь бренди? Кажется, ты уже взрослая, чтобы пить.
Фредерика думала, было, отказаться, но потом кивнула и взяла рюмку. Себе король налил в одну из пустых.
– Марги, – сказал он тихо. – Человек, что был у меня вчера… человек из Берлина.
– Какой-то Фридрих фон Дортмунд? – подсказала Фредерика. – Выкормыш Райхсфюрера и мой якобы жених?
Король кивнул и поднял бокал. Фредерика и король с королевой выпили. Фредерика заметила, что у ее мамы заплаканные, красные глаза.
– Так вот, он сам участвовал в Реинигунге. Командовал корпусом штурмовиков, сам шел в атаку впереди других. Не прятался за спинами тех, кем командовал. Не важно. Я понял вчера, почему они победили. Знаешь, мы, европейцы, слишком привыкли к рефлексии и сомнениям. Мы думаем о том, гуманно или не гуманно мы поступаем, когда берем свое у тех, кто пытается его у нас отнять. А они не такие – они европейцы, но в них та же сила, что и в шахидах. Они не говорят, не размышляют, не рефлексируют. Они приходят и берут.
Когда гансы отведут танки за Эмс, когда мы останемся один на один с нашими смуглыми друзьями, единственное, что может нас спасти – это объединение. Но нужно объединяться вокруг лидера. У нас такого лидера нет, Марги. Нет, и не предвидится. Мы будем бояться, но хуже, мы будем сомневаться. А сомневаться будет некогда.
Фридрих объяснил мне, зачем ему ваш брак. Зная, что ты – жена Фридриха, что он сражается за свою семью, за родину своей жены, люди сами начнут поступать также. Ты нужна ему как знамя борьбы. Он верит в свою победу, но ему надо, чтобы и остальные тоже поверили.
Спиртное ударило в голову Фредерике. Она подумала, что все это, может, и правильно – когда не касается ее самой. Раньше Фредерика была убежденной феминисткой, теперь ее феминизм стал, скорее, умеренным, но никуда не делся…
– Я не знамя, папа, – сказала она, чувствуя, что краснеет. – Я человек. У которого есть чувства. И мне не плевать на них, и в жертву приносить я их тоже не хочу. Если я ему нужна как символ – пусть женится, но ни о каких отношениях и речи быть не может. Я не игрушка.