Подняв руки над головой, обезоруженные, мы тесной кучкой стояли посреди небольшой полянки. Рядом неподвижно лежали Терехин и Алфедов. Ночь уже вступала в свои права, и я различал только смутные силуэты окружающих нас четырех человек. Судя по стонам, раздававшимся откуда-то слева, где-то здесь был и пятый. Наверное, раненый. Вещи у нас отобрали, оружие тоже было вне моего поля зрения. Отобрали даже мою трофейную зажигалку.
– Вы хто такие будете? – произнес откуда-то из темноты тот же голос, который чуть ранее предложил нам бросить оружие.
А в ответ тишина. Лешка, шипя сквозь зубы, подергивает простреленным левым плечом. Саша Гримченко тоже молчит, видимо горюет о все-таки «прое… ном» пулемете, который остался в кустах недалеко от полянки. Оля… А что она скажет? Мне опять говорить?
– Окруженцы мы. – Я рассудил, что молчание в нашей ситуации совсем не выход, а поскольку остальные говорить явно не собираются… – На восток шли. Собирались через фронт прорываться. А вот вы кто такие?
– А ты, милай, погоди вопросы задавать. Спрашивать-то потом будешь. – Мой собеседник явно настроился вести диалог в стиле «вопрос – ответ», причем спрашивать, по его мнению, должен исключительно он сам. – Вы тут шо делали?
– Да я ж говорю, на восток шли! – Он не понимает, что я говорю, или это я его недопонял. Значит, расскажем со всеми подробностями. – Шли через лес. Впереди заметили аэродром. Решили обойти стороной. А тут кто-то стрелять по аэродрому начал. Немцы, в ответ, из пулеметов. Ну, мы и побежали оттуда…
– Так то мы по немцам-то стреляли. – Никаких других комментариев на мой рассказ не последовало. – Ладно, пусть командир решает, хто вы и шо с вами делать.
Шли мы долго. Не знаю, сколько времени, но по ощущениям казалось – целую ночь. Руки нам разрешили опустить, выстроили в колонну и повели в неизвестном направлении. Взявших нас в плен я так и не разглядел – ночь этому не способствовала. Судя по звукам, один или двое шли впереди, еще кто-то сбоку и сзади. Через каждые пару шагов я спотыкался и несколько раз чуть не упал. Вообще, ночью лес как-то преображается. Такой красивый в светлое время суток, радующий глаз зеленью листвы и пробивающимися сквозь нее золотыми солнечными лучами, ночью он пугает неизвестными шорохами и звуками. А еще – коварно подставляет под ноги корни, ямки и прочие прелести, о которые легко переломать ноги. Не способствовал приятному путешествию еще и тот факт, что мне с Гримченко пришлось нести Терехина. Политрук, как оказалось, выжил и был без сознания. Позже, когда мы увидели его при свете, выяснилось, что пуля по касательной задела его голову, вырвав приличный кусок скальпа. Не бросать же раненого… Вот и несли мы с Сашей, как единственные, не считая Оли, не поймавшие пулю, самодельные носилки.
В конце концов, когда я уже решил было упасть здесь на месте и пусть пристрелят, если захотят, из темноты раздалось «Стой! Кто идет?».
– Свои, Костик, – ответил тот же самый голос, который допрашивал нас.
– Митрофаныч,