– Это вы, Джон Вэд? – прохрипел один из гребцов.
– Здравствуй, голубчик! В такую рань – и уже на работе?
Баркас речной полиции, управляемый твердой рукой, вплотную приблизился к лодке.
– Мистер Вэд, я хотел отвести лодку в Дорлин… Чинить ее надо.
– Помилуй бог, да это никак мистер Оффер! Сам речной пират Оффер собственной персоной! Что ты здесь делаешь в такую рань? Все добропорядочные молодые люди, особенно с таким слабым здоровьем, как у тебя, еще в постели. А ну-ка дай взглянуть, что у тебя тут… – Инспектор Вэд осветил лодку прожектором. – Что это в маленьком ящике? Виски?! Да я вижу, у тебя не один ящик…
– Только что выловили из реки, – поспешил оправдаться Оффер. – Я и Гарри…
– Так вы, значит, рыбаки?.. Надо же! А теперь марш за нами! Да поживее!
Незадачливые пираты молча последовали за баркасом. Лишь когда подходили к полицейскому посту, Оффера словно прорвало:
– Вы, мистер Вэд, должно быть, думаете, как ловко вам удалось нас поймать? Не обольщайтесь! Вспомните лучше о тех ворах и убийцах в Лондоне, которые ускользнули от вас! Вы только и можете, что накрыть пару мелких воришек. А в это время убийца женщины, которую нашли с перерезанным горлом, гуляет на свободе! Как, впрочем, и банда налетчиков, или как их там? «Резиновых братьев»…
– Заткнись! – проворчал Гарри, напарник Оффера.
– Продолжай, продолжай, – добродушно подзадорил речного вора инспектор Вэд. – Я не обижусь. Что ты сказал о банде «резиновых братьев»? У тебя есть претензии к нам, речной полиции?.. И, кстати, хотелось бы узнать, куда вы везли краденое виски. Выкладывай, мистер Оффер, а я послушаю.
Ответа не последовало.
– Рассказывай, не стесняйся, – продолжал настаивать инспектор Вэд. – Может быть, вы хотели побаловать матросов из числа тех, что обедают в «Мекке»? Это очень любезно с вашей стороны – у них наверняка глотки пересохли. Или, быть может, виски предназначалось для бедного Голли?
– Вы, мистер Вэд, не вправе задавать нам подобные вопросы. Если я решу пожаловаться на вас, вы потеряете работу! – сказал Оффер неуверенно.
Полицейский баркас причалил к понтону. Кто-то невидимый в предрассветной мгле спросил у Вэда, каков улов, и он ответил:
– Всего лишь пара мелких рыбешек! Положите их на лед.
В тот же вечер инспектор Вэд навестил хозяйку пансиона «Мекка» миссис Аннабель Эйкс. Правда, сама она предпочитала называть свое заведение клубом. Эта почтенная дама под давлением полиции была вынуждена зарегистрировать свой «клуб» как отель. И теперь какой-нибудь назойливый полицейский инспектор в любое время дня и ночи мог явиться сюда и произвести обыск, что, в свою очередь, было чревато неприятными последствиями. Миссис Эйкс не раз жаловалась своим гостям:
– Что за времена настали! Всякая сухопутная лягушка может в любое время нагрянуть в морской клуб!
«Мекка» располагалась на набережной Темзы, в очень удобном месте – недалеко от контор пароходства. Здесь любили бывать штурманы и матросы с парусников и торговых судов. Кормили в «Мекке» обильно и дешево, а постоянных посетителей – нередко в кредит. Особенно внимательна миссис Эйкс была к тем из своих гостей, которые пользовались ее расположением. А расположением ее пользовались те, кто не совал нос в чужие дела.
Мужа «матушки» Эйкс (так называли почтенную даму доброжелатели, правда, их было совсем немного) звали Голли. Этот небольшого роста приветливый человек, лицо которого украшали густые рыжие усы, в молодости работал стюардом на пароходе, но теперь, когда выпивал лишнее, уверял всех, что служил казначеем. Как-то раз, будучи навеселе, он даже произвел себя в капитаны. Голли любил петь фальцетом сентиментальные баллады, а кроме того, находить сходство между собой и героями фильмов и мечтать вслух о том, как однажды его пригласят сниматься в кино, непременно в главной роли.
Почему миссис Эйкс удостоилась столь миролюбивого прозвища – «матушка», неизвестно. Она была худа, костлява, выражение ее лица, обрамленного седыми клочьями волос, почти всегда оставалось суровым. Не случайно большинство постояльцев «Мекки» за глаза называли ее не матушкой, а старой ведьмой.
Здание, в котором располагалась «Мекка», стояло на набережной Темзы, перед ним были разбиты две грядки, вероятно, по прихоти хозяйки пансиона называвшиеся «садом». Ежегодно Голли, проявляя ангельское терпение, сажал на них цветы, но те упорно не хотели расти.
Из окон «Мекки» открывался чудесный вид на реку. На ее противоположном берегу стояли большегрузные суда, а вдоль набережной, где находилась «Мекка», – баркасы и баржи.
Лила Смиз из окна столовой с тоской смотрела на реку, точнее, на снующие лодки рыбаков, на груженные апельсинами итальянские и испанские суда. Лила привыкла к обитателям реки, научилась различать вой сирен буксиров – по сути, она выросла у этого окна. Возвращавшиеся из долгого плавания моряки, приходя в «Мекку», с удивлением замечали, что Лила уже не ребенок. Она стала серьезнее и вместе с тем привлекательнее – в ней появилось нечто новое, едва ли объяснимое