– Несчастные! Так испачкать весь дом, да вдобавок еще и перила! И не принять мер предосторожности! Дурачье!
Поднявшись на первый этаж, сыщик остановился у двери будуара, ведущей в спальню. Прежде чем войти, он сначала пристально оглядел эту комнату.
Увидев то, что ему было нужно, он сказал:
– Надо войти, пока еще ничего не понятно.
– Но мне кажется, – заметил судебный следователь, – что в нашем следствии уже имеются детали, которые должны были бы значительно облегчить вашу задачу. Ясно, что если Геспен и не причастен к преступлению, то ему кое-что известно о нем.
– Я это знаю, – ответил Лекок. – Геспен страшно скомпрометирован. Почему именно он не хочет сказать, где провел ночь? С другой стороны, против него общественное мнение. Я, например, тоже не доверяю ему.
Сыщик вошел в комнату один – все остальные остались по его просьбе у порога. Пристальным взором он огляделся вокруг, как бы отыскивая какой-то смысл в этом ужасном беспорядке.
– Негодяи! – проговорил он с чувством. – Полузвери! Впрочем, так не поступают, так не действуют, когда хотят убить с целью грабежа. Все подряд не ломают. Запасаются отмычками и без всякого шума достигают превосходных результатов. Какие, право, неловкие! Идиоты! Не говоря уже о… – Он остановился с открытым ртом. – А что, если эта неловкость проявлена с некоторой целью? – проговорил он.
Свидетели этой сцены с глубоким интересом и даже с удивлением следили за движениями Лекока.
Став коленями на ковер, он провел рукой по его поверхности между черепков фарфоровой посуды.
– Влажно, очень влажно, – сказал он. – Весь чай еще не был выпит, когда грохнули посуду на пол.
– Но могли оставить чай недопитым на столе… – возразил Планта.
– Я знаю это, – ответил Лекок. – Влажности этой, конечно, еще недостаточно для того, чтобы определить момент преступления.
– На него с большой точностью указывают часы, – воскликнул Куртуа.
– Совершенно верно, господин мэр. Они остановились в то время, когда их бросили на пол.
– Время, указанное на этих часах, поразило меня, – сказал отец Планта. – Стрелки остановились на трех часах двадцати минутах, а между тем нам известно, что графиня еще вполне одета, точно в момент ее смерти была не ночь, а полдень. Могла ли она в три часа ночи быть одетой и пить чай? Едва ли.
– Меня тоже поразило это обстоятельство, – ответил сыщик. – Но мы еще увидим!
Затем он с большими предосторожностями поднял с полу часы и поставил их на камин.
– Три часа двадцать минут, – проговорил Лекок. – Разве в это время чай пьют? Черта с два! А реже в такой час, в середине июля, когда уже светит новый день, убивают людей!
Он открыл циферблат и передвинул большую стрелку до половины четвертого.
Часы прозвонили одиннадцать.
– Здравствуйте! – воскликнул