В вихре сна клубясь,
Не страшна мне до поры
Старой плетки власть.
Лишь бы только удивить,
Как я дерзко смел.
Лишь бы только покорить
Тем, что не умел.
Лыжи – в щепки,
В кровь – лицо.
О, святая русь!
Не всхожу я на крыльцо,
Для битья ложусь…
«Веснеющий, нечаянный озноб…»
Веснеющий, нечаянный озноб
Прошиб меня,
А думалось, что травы.
И ради неприкаянной забавы
Стих вылетел, как шмель, из головы.
И зазудел,
И закружил вокруг,
Все, что ни увидит, простодушно жаля,
Меня последней прихоти лишая
Подкараулить собственный испуг.
Я не боялся ни весны, ни дня,
Что наступил легко и оглушенно,
И, словно с плахи вечной, обреченно
Отъял шальную голову от пня.
«Детство…»
Детство,
Отрочество,
Юность
Уместились в три строки.
Многошалость,
Многострунность,
Многодумье у реки.
Все к чему-то подверсталось,
Ссадинкою поджило.
Что-то в чем-то
Завязалось.
Только –
Не произросло.
Обнажилось то,
Что тайно
Собиралось век прожить.
И душа могла случайно
Даже подвиг совершить.
Но спешила
Шаловливо
Там отметиться,
Где впредь
Будет прятать взор стыдливо,
Чтобы встрепки не иметь.
Зрелость гордая настанет,
Старость скорбная придет.
Слезной проповедью станет
Все, что время не проймет.
«У ремесел я в долгу…»
У ремесел я в долгу.
Слишком мало я умею.
И понятья не имею,
Как леплю к строке строку.
Я, мне кажется, непрочен,
Чтоб серьезным стать иль быть.
Я, наверное, порочен,
Чтоб влюбляться иль любить.
Я какой-то непонятный,
Как лишенный ремесла,
И из дебрей неопрятных
Меня прихоть принесла.
«Испытывая то…»
Испытывая то,
Что испытать
Негоже мне,
Стою у старой школы,
Чтоб слезы всепрощания унять
И всепрощенья тоже.
Вот глохнет вяз,
И целый свет страдает этой глухотою,
Ибо не слышит,
Как я рву с собою
Последнюю
Взыскательную
Связь.
Пройдут,
Как это водится,
Года.
Все отстоится,
Устроится,
Канет.
Но то,
Что впредь когда-нибудь обманет,
Не станет болью вечной
Никогда…
В Ливадии
Ни молитвы, ни молвы –
Ничего не слышно.
У подъезда