Так под аккомпанемент шумной рекламной кампании юного пиар-агента мы наконец добрались до усадьбы Прасковеи. Дом, в котором жила семья Прохора, стоял в конце улицы, ведущей к лесу. Изба ничем не выделялась среди других домов на улице, но выглядела запущенной. Дранка на крыше прогнила и требовала замены, плетень перед домом завалился набок и держался лишь на подпорках. Прохор открыл калитку и пропустил меня во двор.
– Мама, я привел постояльца! – окликнул парнишка женщину, которая доила во дворе козу.
– Машка, подои Красаву, – сказала женщина девочке лет десяти, поднялась со скамейки и подошла ко мне.
На вид Прасковее было около тридцати лет, но она выглядела изможденной, словно после тяжелой, продолжительной болезни.
– Значит, это вы хотите встать у нас на постой? Как вас величать?
– Величают меня Александром Ивановичем Томилиным, – представился я. – А вас как зовут, хозяйка?
Мои слова чем-то сильно удивили женщину, но она быстро взяла себя в руки и ответила:
– Я Прасковея Ильинична, Копытины мы. Пойдемте, я покажу, где вы будете жить. Место хорошее, и крыша не течет, мы с Машкой все приберем, и можете располагаться.
Увы, но в тот момент я был полным профаном в социальном устройстве Руси пятнадцатого века, поэтому представился по имени, отчеству и фамилии, тем самым присваивая себе как минимум статус боярина. Однако хозяйка дома в ответ тоже представилась по отчеству, подчеркивая в ответ свое непростое происхождение. К счастью, допущенный мною ляп не имел серьезных последствий и не сказался на моем здоровье, а ведь за самозванство могли очень серьезно спросить.
Прасковея повела меня не в дом, а к длинному сараю, стоящему по правую сторону двора.
– Вы простите меня, что веду вас не в дом, но там татары похозяйничали, и теперь крыша течет. Я поселю вас в мастерской моего покойного мужа, там есть отдельная комната, где он летом жил. Вы не сомневайтесь, комната хорошая, даже пол деревянный. Есть удобная лежанка, стол и шкаф, вам понравится.
– А чем ваш муж занимался? – спросил я хозяйку, осматривая просторный сарай, вдоль дальней стены которого лежали разнокалиберные деревянные заготовки.
– Муж у меня был колесным мастером, телеги делал и тележные колеса. Еще Авдей плотничал помаленьку и мог отковать что попроще, тем и жили. Если найти покупателя, то я недорого отдала бы мастерскую внаем, правда, татары весь инструмент подчистую вымели, лишь горн остался да каменная наковальня.
– А круг гончарный чей? – спросил я, увидев в углу рабочее место гончара.
– Отец у меня гончаром был, вот я сейчас горшки и леплю понемногу. Мы