«От Москвы и до Калуги мы танцуем буги-вуги!» – задавала ритм ударная установка, ухал контрабас, звонко выводила труба. И толстые подошвы ребят, и каблучки девушек словно вырывались на свободу.
Танцевали и буги-вуги, и рок-н-ролл.
– Ван, ту, фри, фо, файф о клок! Рок! Рок!
Крики, заливистый свист, пыль столбом! Но прибегали грозные дружинники, теперь уже с милиционером в белой форме и сдвинутой на затылок фуражке. Он свистел в латунный свисток: «Прекратить!» И снова на танцплощадке звучали размеренные вальсы, допустимые фокстроты Цфасмана и «Ландыши»… Белого мая привет…
Становилось неинтересно, и мы уходили. В раковине эстрады играл марши военный духовой оркестр. А на освещённом пятачке площадки в центре главной аллеи парка, покрытом утоптанным красным песком, под баян танцевали пенсионеры и женщины не первой молодости. Кавалеров не хватало, и женщины «за тридцать» танцевали друг с другом, «шерочка с машерочкой». Та, что была крупнее и выше, изображала «мужчину». Отставив мизинчик правой руки на спине партнёрши, она «вела» подругу и, далеко отведя левую руку, задавала ритм танца. «Женщина» обычно склоняла голову на грудь, доверчиво и покорно. Слепой баянист выводил мелодии прошлых лет: «Сердце, тебе не хочется покоя…», «Брызги шампанского», и мы обычно с равнодушным хихиканьем пробегали мимо этой толпы, пахнущей дешёвым одеколоном и нафталином. Эта имитация жизни, ненастоящесть происходящего раздражали нашу юношескую самоуверенность. «Убогие», как нам тогда казалось, танцы под хриплые звуки прохудившихся мехов баяна вызывали если не презрение, то уж точно ощущение «полной лажи и туфты»…
Пройдёт время, прежде чем высокомерие юности растворится, и ты вдруг отчётливо вспомнишь этих странно танцующих друг с другом женщин. И поймёшь, что это живые жертвы той недавней войны. Несчастное поколение девчонок, не успевших познать чувства любви, не разделивших со своими парнями любовного ложа. С теми, кто остались где-то далеко растерзанными в воронках из-под многотонных бомб, расстрелянными в бессмысленных атаках, истекшими кровью в полевых госпиталях, окончившими жизнь в плену… С теми, кто просто исчез. Не вернулись. Остались только на фотокарточках.
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза…
На лацкане кургузого пиджачка тускло поблёскивала медаль «За взятие Будапешта». Мы уже почти пробежали мимо, как я вдруг услышал:
– Хасанчик, хватит тоску нагонять!
Я остановился на знакомый голос и оглянулся. Это была та самая девушка, что пела зимой на избирательном участке. «Голубка»…
Баянист согласно кивнул.
– Хорошо, Маша… – он отпил из кружки пива. – Какую пластинку хочешь?
– «Голубку»…
Хасанчик начал играть знакомую мелодию. Мария подхватила свою подружку, маленькую и невзрачную женщину, и, танцуя, стала тихонько подпевать:
О голубка моя, как тебя я люблю,
Как ловлю я за рокотом моря
Дальнюю