Бокалы Гоша нарисовал сам по фотографиям фотоальбома «Богемское стекло Чехии», ну, разве что добавил на них свои и Викины вензеля. Для этого пришлось узнавать у Вики ее фамилию и отчество.
– А зачем тебе это, Минин? – удивилась та, всплеснула руками и ахнула: – Ты что, хочешь сделать мне предложение? Бли-и-ин, как интересно! Начинай, Минин, не исключено, что я соглашусь!
И с таким же восторгом она приняла стоящие на столе бокалы.
– Какая прелесть! Минин, это точно мой? Обещаешь, что никогда в жизни из него не будет пить никто другой! Ну, обещай! Обещаешь?
– Только если я сам, – обещал Минин.
Вот и сейчас он пил вино из Викиного бокала, а Соломон Георгиевич – из его собственного. «Надо нарисовать еще парочку, и попроще – для гостей», – подумал Минин.
Попрощавшись с Гошей и галантно поцеловав руку Вике, старик ушел.
– Интересный дядька, – сказала Вика, когда они остались одни. – Он тебе работу предлагал, а ты отказался. Из-за меня, да?
– Слушай, – неожиданная мысль пришла Гоше в голову. – Вот ты у меня живешь, барахло свое перетащила, а как же твои родители? Они не спрашивают, у кого ты живешь, с кем?
Вика засмеялась.
– А я им сказала, что в общаге живу, – просто объяснила она. – Я им о тебе даже не говорила. Да вообще никому не говорила. На фига? Ты ведь мой и только мой, зачем мне тобою с кем-то делиться, хотя бы и на словах?
Щелкнула Гошу по носу.
– Любопытный ты, Минин, спасу нет. Ты что, с моими родителями познакомиться хочешь?
К этому Минин пока еще не был готов.
Около десяти Вика отправлялась в институт, а Минин шел в свою мастерскую.
Угол в правой стороне мастерской Минина был увешан картинами военной тематики. Был такой период в жизни Гоши Минина, захотелось отдать дань героическому прошлому народа. На одной из картин по полю шли немецкие танки, а по ним вел огонь артиллерийский расчет. Расчет – это еще слишком сильно сказано. Расчет лежал убитыми и ездовые тоже, а огонь вел наводчик. Снаряды ему подтаскивал раненый командир орудия. Видно было, что сдаваться они не собираются и станут вести огонь до самого своего смертного часа, матерясь и спотыкаясь о пустые латунные гильзы, разбросанные по позиции. На второй картине было поле после пехотной атаки, все в воронках от разрывов снарядов, а среди полыни и трав лежали убитые. Много убитых – весь взвод, поднятый в штыковую атаку командиром. И у каждого убитого было тщательно прописано лицо, отчего картина производила жутковатое и гнетущее впечатление. На третьей картине был изображен солдат, пьющий из родника. Уже по внешнему виду его видно было, какую жестокую атаку пришлось выдержать на высоте его роте. Боец пил и никак не мог напиться, и неизвестно, чем закончился бой – отбросили немцев или они расхаживают хозяйски по позиции и деловито добивают раненых, а значит, в любой момент могут появиться за спиной припавшего к роднику бойца. На третьей картине были развалины