День был явно не Генкин, потому что теперь против него настроилась вся кафешка. Ашота здесь любили, да и самогонка была качественной, о чем вы уже знаете. И дешевой. А для многих в трудные времена бесплатной. И ниоткуда Ашот не приезжал, а жил в городишке всю жизнь, тут учился, отсюда уходил в армию. Короче, был своим и авторитетным человеком.
Рот открыли все, а двое самых активных молча взяли плюгавого поэта под микитки, протащили по всему залу и вышвырнули из заведения.
– Вот это правильно! – Сергей и Галина пожали друг другу руки, стукнулись кружками и выпили еще по пол-литра.
За всем этим молча и удивленно наблюдали будущие члены творческого союза, нынешние молодые дарования, юноша лет двадцати, похожий на лисенка, и две девицы. Одна с длинными прямыми белыми, почти прозрачными волосами и другая, в коротких завитушках, делавших ее похожей на негритянку, только рыжую.
Лисенок, не желая совсем затеряться, вступил в разговор.
– Я думаю, что первое, – он покраснел, но матерное слово не смог из себя выдавить, – первое слово означает удариться, а второе – слегка или временно свихнуться.
Обе девицы тоже покраснели и уткнули голову в пол-литровые пивные кружки. Пиво они, чтобы не отставать от настоящих литераторов, купили, а вот что делать с ним, не знали. Но пить эту жидкость не собирались, это точно.
– Чего? – одновременно произнесли Сергей и Галина.
Они уже забыли, из-за чего начался сыр-бор и выставление Генки, но вдруг вспомнили, заржали и снова стукнулись кружками.
Дилетантские разглагольствования молодой поэтической поросли были смешны для остальных посетителей, для профессионалов, отдыхавших после пребывания в пространстве вне кафешки. Завсегдатаи в разговор тактично не вступали, но каждый про себя давно ответил и объяснил не хуже Владимира Ивановича Даля. При этом в пунктах, следовавших за первым, дал толкования и варианты, несколько отходившие от основного, главного объяснения.
А творческо-союзный молодняк продолжал лепетать, пытаясь ответить на поставленный вопрос. Лепетал блекло, неубедительно, вызывая презрение у все слышавшей публики и Сергея.
Здоровяк отпил, вытер от пены губы и подбородок, потом ладонь обтер о штаны, улыбнулся, блеснув золотым зубом, и, сожалея, сказал:
– Ни хрена вас не учат в ваших литинститутах. Ни хренашеньки. Все эти ваши Маркесы с Кортасарами, прочие Уолты Уитмены, Ферлингетти, Аполлинеры, Бодлеры, молодые да ранние Пауэльи Коэльи – ребята были, а кто и теперь живет, лихие. Они жизнь знали. Нутро жизни знали, а вы салабоны зеленые. Ни хрена не знаете. Вон у макаронника спросите… – Здоровяк пальцем ткнул в прапорщика, дремлющего у окна после чекушки, вылитой в литр пива. – Он в любое время дня и