Через пару часов после начала супружеского застолья Шура брался за баян и услаждал семью и соседей отборными частушками, в которых на одно понятное для Даши слово приходилось три непонятных. Потом наступала десятиминутка перебранок: Шура и Рая громко, но не очень связно излагали конкретные претензии друг к другу и провозглашали абстрактные проклятия окружающей их действительности. Выброс эмоций действовал на супругов умиротворяюще: слегка покачиваясь, они отправлялись в комнату, задёргивали занавеску и укладывались на супружеское ложе. Несколько минут после этого Даша могла слышать мерный скрип полутораспальной кровати, после чего мама издавала протяжный грудной стон (этот звук давно перестал пугать девочку, она поняла, что с мамой ничего плохого не происходит). А спустя ещё пять минут комнату оглашал громкий папин храп. Даша самостоятельно убирала игрушки, раздевалась, чистила зубы и ложилась спать на раскладном кресле, стоявшем в углу комнаты под большим фикусом в просторной кадке.
Девчушку такая жизнь устраивала. Спокойный, размеренный ритм регулярно чередующихся событий соответствовал её флегматичному темпераменту. Конечно, ей не хватало сладкого, но для этого у неё была бабушка. Мамина мама жила в тридцати километрах от семьи Рогачёвых, в миллионном промышленном городе, столице суровой приуральской территории. Бабушка была человеком образованным: она трудилась в средней школе преподавателем русского языка и литературы, играла на фортепиано и знала огромное количество русских народных пословиц и поговорок. «Птицу видно по полёту, добра молодца по соплям, а тебя, Александр Игнатьевич, по перегару», – приветствовала она зятя, заходя в квартиру Рогачёвых во время своих ежемесячных визитов. На дочку Зинаида Викентьевна давно махнула рукой, зато во внучке души не чаяла. Привезённых бабушкой лакомств Даше хватало на целых две недели. После того как запас конфет, мармеладок и печенья заканчивался, девочка начинала считать дни до следующего