«Наверно, единственное дитя у мамы», – со скрытой усмешкой подумал Кинтель. И Салазкин, кажется, угадал эту мысль:
– У меня две сестры: Зоя и Соня, близнецы. Они уже студентки, в Москве. Мама говорит, что с ними не было никаких забот и тревог. А со мной…
– Господи, а с тобой-то что? – вырвалось у Кинтеля.
– Ну-у… – Салазкин смешно помотал головой (коричневые волосы разлетелись). – Я не укладываюсь в параметры… Сейчас ведь как? Чтобы семья считалась «на уровне», нужен минимальный набор: импортная стенка в гостиной – раз, цветной телевизор – два, машина «Жигули» – три, породистый пес – четыре и ребенок, который занимается музыкой, или английским, или фигурным катанием, или еще чем-нибудь таким…
– Значит, все в тебя уперлось?
– Представь себе! Стенку добыли, в давние времена еще. Телевизор имеется. Пес, он хоть и без родо-словной, но вполне приличный терьер. Машины нет, но тут уважительная причина – мама страшно боится, что папа, если будет водить автомобиль, врежется в первый же столб. А больше некому… А со мной – просто беда. Никаких ярких данных.
– Ну уж… – вежливо сказал Кинтель.
– Даю слово!.. В английскую школу не взяли, потому что картавил в детстве. К спорту – ни малейшего призвания. К музыке – тоже…
– Ты ведь здорово пел тогда на «Кутузове»…
– Ох уж «здорово»! Просто вспомнилась эта песня… Кстати, музыкальный слух – это еще не талант. Голоса-то никакого. А если бы и был, у мальчиков он в четырнадцать лет все равно пропадает…
«А откуда эта песня?» – хотел спросить Кинтель. И не решился почему-то. Словно почуял границу, за которую при непрочном знакомстве заходить не стоит, хотя Салазкин и был вроде бы бесхитростно откровенен. Кинтель сказал о другом:
– А бывает наоборот: в детстве никакого голоса, а потом вдруг бас, как у Шаляпина…
– Кстати, папа обожает Шаляпина! У него старинные пластинки есть. И книга – шаляпинские мемуары…
Так вот, болтая, прошли они по улице Мичурина, по Камышловскому переулку, вышли на улицу Достоевского. Кинтель не подал виду, что заметил, как в Камышловском переулке напрягся и стрельнул глазами Салазкин, ожидая встретить недавних врагов. Никого не встретили. Миновали дом Кинтеля, но Кинтель промолчал об этом. Уже когда желтые утесы «Гнезда» на-двинулись вплотную, Салазкин спохватился:
– Ой, а ты где живешь?
– Прошли уже.
– Ой… а почему ты… Меня, что ли, провожаешь, да?
– Ну… шагаем и шагаем. Заговорились.
– А то я подумал: может быть, ты решил, что я боюсь один идти… – Салазкин бросил зеленый взгляд.
– Ничего я не решил… Да и не тронет никто тебя теперь, я ведь предупредил. Они нормальные ребята, только иногда находит на них такое… «Классовая вражда» какая-то…
– Я понимаю, – покладисто сказал Салазкин.
– А еще мне охота было посмотреть, где ты живешь, – выкрутился Кинтель.
Салазкин