Но над землей жаркое марево легко парит в воздухе. И полный прилив бьется в протоках земных вен. Трава крынкой зеленого молока разлита по лугу. Кустарник и зеленые изгороди, словно фрейлины, примеряют свои наряды, перед тем как появиться перед королем. Дрозд поет свою тихую задумчивую песнь в саду. Широко распахнутыми глазами смотрят дети и сжимают игрушки, выпавшие к ним из ящика с сокровищами едва народившегося года. Факелом, возрождающим надежды, пылают щеки мужающих юнцов. Наперстянкою, какую можно собрать на лугах вечности[53], робко рдеют щеки юных девушек. Цвет боярышника пенится белизной в нежном лице матери. Дети играют в прятки на гумне, их смех разливается звоном колокольчика, а звуки их голосов летят то выше, то ниже, стремясь отыскать лестницу Иакова и спустить ее с небес. И неясный шепот влюбленных рвется на свободу с уединенных тропинок, словно нежный ветерок, проносящийся над цветниками примулы в Стране вечной молодости[54]…
Но старческая дрожь становится неизбывной. Кости юноши дряхлеют. Седина тускло светится в золоте женских волос. Бельма змеиной шкурой туманят яркий глаз ребенка. Кряхтение и вздохи изгоняют беззаботность и веселье. Отчаянье берет верх над любовью. Для пеленки уже есть саван, для колыбели – могила. Жизнь платит свою дань смерти…
Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан!..
2
– …Эй, кто здесь? Ты жена моего сына? Все же верно я сказала, что она будет здесь после следующих же родов…
– Шонинь Лиам, так меня звали раньше, а теперь, наверно, должны опять перекрестить. Сердце…
– Шонинь Лиам. Божечки! Они похоронили тебя не в той могиле, Шонинь. Это могила Катрины Падинь…
– Ой-ёй, да разве не всегда так делают на этом погосте, дорогая Катрина. Но ни с единой живой душой я говорить не могу. Меня кое-что беспокоит. Сердце…
– Что за похороны у меня были, Шонинь Лиам?
– Похороны? Сердце, Катрина! Сердце! Я только-только забрал пенсию. Ничегошеньки не почувствовал. Выпил капельку чая. Пошел на Общее поле набрать корзину картошки. И когда выкладывал ее дома, веревочная ручка выскользнула у меня из пальцев, корзинка опрокинулась вверх дном. У меня немного закололо в боку. И дышать стало совсем нечем…
– Что за похороны у меня были, спрашиваю?
– Сердце, спаси нас, Господи! Сердце – серьезная штука, Катрина. Слабое сердце.
– К черту твое сердце! Тут тебе надо отучаться молоть чепуху.
– Будь я проклят, но сердце – такая тонкая вещь, Катрина. Мы вот строили новое стойло