Леонов и сам, что твой беженец, толком не знал, куда идти.
Ранним утром добрался до Большой Якиманки, 22 – там жил двоюродный брат матери, Алексей Андреевич Петров.
Чтоб семью, на чей приют надеялся, не будить и не раздражать в первую же встречу, Леонов присел на тумбу и так и ждал до восьми утра, пока в доме живая жизнь не даст о себе знать утренними голосами.
Но дождавшись нужного срока и постучавшись, обнаружил на пороге незнакомого человека.
Человек сказал, что Алексея Петрова нет в Москве: уехал и вернется нескоро.
– А вы кто Петрову будете? – спросил новый жилец дядиного дома.
– Племянник, – ответил Леонид.
– Ну, проходите, – позвал хозяин растерявшегося молодого человека.
Так Леонову начало везти в Москве на хороших, добрых, гостеприимных людей, хотя времена, казалось бы, к тому вовсе не располагали.
Новый жилец звался Александр Васильевич Васильев, проживал он с женой и дочкой, владел своей слесарной мастерской: чинил примусы, лудил самовары.
Он Леонова накормил и даже оставил ночевать.
Леонид начинает искать работу.
Интересная деталь: 8 июля 1921 года I Коммунистическая агитационная база обратилась к военкому Москвы с просьбой «откомандировать в ее распоряжение тов. Леонова Леонида, так как он является желательным работником для агитбазы». Причем на агитбазе был и паёк, и денежное содержание. Военком Леонова нашел, но тот отказался идти на агитбазу.
Если журналистикой, прячась за псевдонимами, он еще мог заниматься, то агитаторская работа, видимо, казалась Леонову совсем поперечной.
Первый месяц своей жизни в Москве он работает помощником у приютившего его Васильева. Благо, у Леонида с юности любая работа в руках ладилась – вот и слесарному мастерству он обучился скоро, хотя ранее никакого понятия о нем не имел.
Жил прямо в мастерской. В гости к нему заезжал Зуев – тот самый, из Архангельска, что сидел на «острове смерти» в Мудьюге и устроил Леонида в архангельское отделение РОСТА. Теперь Зуева перевели в «Правду». Он вспоминал потом, как они в мастерской жарили с Леоновым икру воблы на листе железа – тем и были сыты.
Под матрацем у Леонова лежали, по выражению Зуева, «заветные тетради»: «…сидя на кровати, приспособив на коленях лист фанеры, он писал свои рассказы».
Однажды Леонова едва не замели как «дезертира труда» – пришли в мастерскую посреди ночи, всех подняли, потребовали документы, обязали явиться утром для дачи показаний. Он принес на биржу свои еще архангельские документы, залив давно просроченную дату выдачи чернилами. Подделку не распознали, а вот на отсутствие работы стали сетовать. Тут Леонов и устроил показательную истерику: «Я на фронте газету делал в одиночку! Тогда я нужен был! А сейчас меня в дезертиры решили записать?