Сережа Зубатов по окончании последнего, то есть седьмого, класса гимназии поступил на службу в полицию. Зубатов оказался человеком умным, страстно полюбившим полицейскую службу, а главное – он блистал великолепным организаторским даром.
Сам государь ставил в пример Зубатова, отличал его. И вот теперь в его кабинете появились важные персоны – Сипягин и его товарищ (заместитель) фон Плеве. За столом сидели еще с десяток чиновников.
Зубатов глядел в лицо министра и не опускался в кресло.
– Мы говорили о том, что, вопреки усилению работы по ликвидации, революционная обстановка накаляется, антиправительственное движение становится массовым, в недрах партий зреет террор. Надо что-то менять в нашей деятельности, иначе неизбежно грядет революция – страшная, кровавая, бессмысленная!
Сипягин был добродушным человеком. Вот и теперь он улыбнулся в пушистые седые усы:
– Террор – явление страшное, варварское. Но хочу слышать главное: что мы должны противопоставить? Усилить репрессии?
– И это тоже! Однако время упущено, теперь одними репрессиями не справиться. Толпа готова взбунтоваться, теперь нужны иные меры, более тонкие.
Сипягин шевельнул бровями:
– И что, Сергей Васильевич, вы предлагаете?
– Первое: необходимо разлагать революционное движение изнутри. Пусть возникнет взаимное недоверие, пусть пойдут склоки. Мы должны знать все, что происходит в революционных рядах, и предупреждать преступные намерения. Осознав свое бессилие и бесперспективность борьбы, многие отойдут от революции.
– А второе?
– Надо вбить клин между социалистами, которые замахиваются на святое – на самодержавный строй в России, и пролетариями. Этих прежде всего волнует экономическая сторона. Накорми досыта рабочих и крестьян, поддержи их требования по охране труда, сократи рабочий день, и революционеры останутся в одиночестве, без поддержки масс.
– А вы не пробовали вербовать или подкупать социалистов, вышедших из среды интеллигенции? – спросил хранивший до этого момента молчание Плеве.
– Чем интеллигентней человек, тем труднее с ним работать. А что делать, скажите, с людьми творческих профессий? Ведь порой, как поэт Бальмонт, напрямую призывают пролетариат к оружию. Теперь вообще стало поветрием, стадным инстинктом, гнусить по поводу «затхлой обстановки в обществе», вздыхать о якобы бесправных трудящихся.
Сипягин согласно кивнул:
– Да, такие, как Максим Горький, откровенно воспевают деклассированную рвань, которая якобы тоже задыхается «в душной атмосфере самодержавия». Хотя отлично знают, что подонки и уголовники будут существовать во все времена.
– И еще громадные гонорары получают за писанину, – поддакнул Ратаев.
Сипягин вопросительно посмотрел на Зубатова:
– И что конкретно вы намерены предпринять?
– Надо резко увеличить ассигнования на работу охранных отделений!
– Асси-гно-ва-ния! –