Вошёл врач-гинеколог, молодой мужчина и, подойдя к ней, отодвинул в сторону акушерку – Что вы ребёнка спасаете, мать надо спасать!
Проваливаясь в черноту, она услышала это и закричала изо всех сил – Неет! Неет! Ребёнка!
Но крик никто не услышал, только беззвучно шевелились губы на пожелтевшем лице.
Врач надавил на живот, плод выскочил из утробы, и она провалилась в тоннель.
Она летела по чёрному тоннелю навстречу голубым глазам, смотревшим в неё.
– В реанимацию! Анестезиолога!
Врач держал новорожденного за пяточку и легонько шлёпал по попке.
Голубые сияющие глаза, вперившись в неё, остановили полёт, под потолком тоннеля протянулись провода и её потянуло назад.
Она вздрогнула, придя в себя, услышала, как пискнул ребёнок и увидела, как акушерка унесла его.
Проснулась утро, в палате.
Та, что рожала вместе с нею, позвала акушерку.
– Очнулась, миленькая – ласково сказала акушерка – А мы уже и не надеялись.
Инна смотрела на акушерку, слышала, но не понимала.
В палату вошёл седой мужчина в белом халате, за ним, стайкой, молодые люди.
–Таак. Кто тут у нас вчера тяжело рожал?
Профессор подошёл к её кровати. Студенты толпились за его спиной.
– Уберите одеяло – попросил он акушерку.
Акушерка стянула одеяло.
У студентов округлились глаза.
Белая рубашка почернела, пропитавшись кровью.
Профессор приподнял край рубахи, и увидев посиневшие, и разбухшие губы, спросил
– Околоплодное удалили?
Акушерка молчала.
– В операционную! Удалить околоплодное. Лёд. И под душ.
Ребёнка простудили при родах, и выхаживали четыре дня.
Она отсыпалась.
Проснувшись утром пятого дня, спросила – А почему мне не приносят кормить?
Грудь набухла и синие прожилки кровеносных сосудов проступали сквозь кожу.
Акушерка вышла, и вернулась с кульком.
Она развернула пелёнку. Мальчик. И приложила к груди.
…
Когда выписывали, врач предупредил – Три месяца воздержаться от половой жизни. Тяжёлого не поднимать. Несколько дней, желательно, постельный режим.
Из роддома забирал Ромка.
Муж, типа.
Когда сели в такси, развернул пелёнку, поморщился, но промолчал.
В общежитии ей выделили комнату на втором этаже, где жили, в основном, семейные.
Ромка приставать начал в первый же день.
Услышав, что терпеть придётся три месяца, присвистнул.
– Тогда в жопу! – грубо сказал он.
– У меня и там разрывы. И швы.
Он хмыкнул – И куда мне совать?
– Потерпишь.
Терпения хватило на неделю.
Уложив Олега, так назвали сына, Инна легла рядом с мужем. Он лёг на неё, и грубо овладел.
Швы сочились сукровицей два дня, но всё обошлось.
На третий день, осмотрев швы – Нормально! – Ромка лёг на неё и, после этого, лазил каждый день.
Добром это не кончилось. Через полгода, Инна, забеременела.
Она пошла на аборт.
Надеялась вернутся этим же днём. Но её оставили в клинике на три дня.
Инна позвонила в общежитие, и попросила передать мужу, что вернётся только в понедельник.
Ромка лежал на Любахе, когда заплакал малыш.
– Достал он меня! Ни выспаться, ни поебаться!
В дверь постучали.
– Ой! Это Инка! – испугалась Любка.
– Её завтра выпишут.
В дверь снова постучали.
– Да блядь!
Ромка слез с Любахи, надел трусы и подошёл к двери.
– Кто там?
– Открой!
Ромка узнал по голосу тётю Надю, вахтёра.
Кто-то из соседей, услышав плач малыша, спустился на вахту и сказал ей.
Тётя Надя, закрыв входные двери, поднялась на второй этаж.
Щурясь на свет из коридора, Ромка сказал –Тёть Надь, я уже спал.
– Включи свет.
Малыш, услышав стук в дверь, затих. А когда Ромка открыл дверь, опять заплакал.
– Тёть Надь, это моя комната.
– Комнату дали Инне и ребёнку. Включи свет, или я вызову коменданта.
Ромка щёлкнул выключателем.
Малыш затих, на мгновение, и снова заплакал.
Увидев Любку, прячущуюся под одеялом, тётя Надя покачала головой.
– Ээх, кобелина! Какой ты отец? Дай мне ребёнка.
– Да не отец я! Не мой.