Потом он говорил мне, что был готов уже прекратить этот разговор и махнуть на меня, видя, что от меня ничего не добьешься, я полностью разделяю мнение «замшелых стариков» и сам к ним принадлежу. Но одна фраза, произнесенная мною, спасла мою репутацию в его глазах.
«Когда у человека нет никакой собственности, он ощущает себя не лучше раба», – выговорил я невольно, вспомнив унижения, которые пришлось нашей семье пережить в прошлом. Мы были бедны, не могли очень многого себе позволить, и никакая родословная с 12 века, никакое дворянское звание и достоинство не могли исправить реальное положение вещей. Что в них толку, когда живешь впроголодь и вынужден постоянно унижаться перед теми, у кого больше власти и денег? Строганову этого не понять. Равно как и многим другим, кто с детства не знал нужды.
«Вы читали Адама Смита?» – осторожно спросил мой собеседник.
Я покачал головой.
«Мне сие знакомо», – кратко отвечал я.
«Вы абсолютно правы. Нужна хотя бы возможность выкупать эту землю в ренту. Понятно, что могут это сделать не все, далеко не все», – задумчиво начал рассуждать Поль. – «Но надо попытаться…»
«Не все помещики согласятся на то, чтобы вводить подобную возможность», – произнес я.
Я как в воду глядел. Остзейцы в Шестнадцатом году не согласились – мой брат Карл писал мне об этом. «Земля не продается, у нас ее и так мало», – решил рижской ландтаг, и на том порешили. Вопрос земли и собственности на землю, как вы понимаете, в Ливонии крайне болезненный. Мои соотечественники скорее поступятся собственной честью и присягой, нежели землей, с которой получают доход. От того, наверное, у нас не принято землю закладывать, даже ежели имеются огромные долги. Сам факт, что на драгоценные акры, завещанные от предков, пожалованные царем или приобретенные на свои кровные, могут наложить руки другие люди, приведет любого Balte в бешенство. Поэтому в Двенадцатом году, при угрозе нашествия, никто из наших не сбежал в более безопасное место. Они решили вооружить своих людей и держать глухую оборону. Тогда я впервые зауважал тот народ, к которому сам по крови принадлежу. Не то, чтобы они были сами по себе храбры или настолько преданы государю российскому. Просто сам факт, что якобинцы в компании с поляками намереваются отбирать их землю, заставил хладную остзейскую кровь закипеть в жилах. Никаких прокламаций, вроде ростопчинских афишек, не потребовалось – все взяли оружие. Даже женщины. Даже горожане (возможно, потому что рижское и ревельское купечество из-за запрета торговли с Англией было на грани разорения и испытывало правомерное бешенство к тем, кто это вето навязал нашему государю). Даже латыши и эсты, которым якобинцы, как и всем крестьянам Империи, пообещали немедленное освобождение от крепостной зависимости.
Основной удар, однако ж, пришелся на русские территории. Бонапарт вознамерился идти на Москву, возможно, испугавших