каникулы проводили во Фридьере. Родители сплавили их сюда; отец был дорожным рабочим, а мать зашивалась с пятью младшими – два мальчишки и три девчонки; попробуй прокормить такую ораву на зарплату путевого обходчика, ну, мать еще подрабатывала уборкой, но ей было тяжело, ведь и дома забот хватало, а они оба, Поль и Николь, родились слишком рано и слишком быстро, один за другим, когда матери было всего девятнадцать, а отцу двадцать лет; им пришлось пожениться, потому что она ждала его, Поля, а в то время на это косо смотрели; конечно, особой радости никто не испытывал и свадьба у них получилась не больно-то веселая; вначале они поселились на старой полуразрушенной ферме, но потом отцу подвернулось место путевого обходчика, чему он был очень рад, потому что никогда не любил работать на земле и не умел обходиться со скотиной. Они жили в маленьком городишке, в холодном и вечно сыром доме; через три года после Николь родился еще ребенок, а потом так и пошло, по ребенку каждые полтора года. Поль помнил, что рассказывал это Анетте какими-то обрывками, бессвязными кусками, и сам поражался тому, что спустя столько лет в нем все еще живут эти плохо подогнанные друг к другу воспоминания. Она слушала, переводя взгляд с его лица на лежащие на столе руки – сильные и широкие, но с длинными пальцами, выглядевшие удивительно ухоженными; уже позже, во Фридьере, она поймет, в чем дело, когда увидит, как он по многу раз в день старательно моет их под краном, поворачивая то одной, то другой стороной, и никогда не забывает, перед тем как отправиться в коровник, поле или сарай, смазать их какой-то серой жирной мазью, которую он называл жиром для дойки и которой так же смазывал вымя у коров. Ей только предстояло обо всем этом узнать – и про жир для дойки, и про то, что у коров очень нежное вымя.
В Невере, когда он обо всем этом рассказывал, доверчиво и торопливо, положив перед собой руки, она вдруг почувствовала, как у нее что-то сжалось внутри, в самых печенках, особенно когда он сказал, что их с сестрой, его и Николь, сплавили к дядькам, как щенят из слишком большого выводка. Их мать была еще жива, она даже была не очень старая, только после инсульта повредилась головой, и ее определили в дом престарелых в Иссуаре, где жила ее младшая сестра. Отец давно умер. Они почти не поддерживали отношений со своими младшими братьями и сестрами, из которых ни один не стал крестьянином, ни один из пяти, все они работали, имели дома и семьи, кто близ Лиона, кто в Сент-Этьене или Клермон-Ферране. Родительский дом – унылая тесная хибара – достался одному из братьев, который поселился там с женой. Поль, иногда проезжавший мимо на машине, даже не останавливался, не говоря уже о том, чтобы зайти, хотя в августе, на протяжении двух или трех недель, ставни в доме, окруженном залитым гудроном двориком, были распахнуты, а на подоконнике красовались горшки с геранью или петуньями. После того как мать поместили в дом престарелых, им с Николь в качестве наследства достались стиральная машина и газовая плита – и то и другое дышало на ладан. Но Поль с Николь ни в чем не нуждались; они
