Здесь приемлет спиной быка прекрасного тёлка,
Мужа нечистого гладконосая любит коза.
Тысяча лож для дриад, убежищ мохнатым сатирам,
Гроты – укромный приют богини, жилицы лесов[49].
Вивула (имя ручья), Субукула, с тонкой струею,
Третий – чье имя звучит стуком, как град ледяной[50].
Юная мать меня сюда в мои ранние годы,
Радуясь, привела к родному отцу своему,
Местным неся божествам с собою обетные дары,
Свежих гирлянды цветов – сонму учеников.
То был сонм Аонид, где в сестрах имела подмогу
Сама Каллиопа, хором своим предводя.
Делийское[51] звонких детей многоголосое пенье,
Плектру ее руки внемля, струилось легко.
Здесь же, помню, меня влагой святой омывали:
Здравию тел она первой подмогой была.
Так омывши детей, ставили их хороводом,
Льющимися вокруг звуками огласив.
И, опоясав затем плющом или девственным лавром,
Под кифару меня звучным учили ладам.
Картина образования, которое было доступно мальчику в глухом горном замке, в общих чертах ясна. Каллиопа – муза красноречия и эпической поэзии – представляет здесь обучение латинской грамматике и риторике по хрестоматии, откуда дети нараспев читали перед учителем, возможно, под аккомпанемент стихи из того же Вергилия[52]. Еще их обучали танцам и игре на лютне (что еще другое может быть обозначено именем кифары?). «Святая влага» – холодная вода из горных речек (напомним, горы для Саннадзаро священны как обитель Пана); купание в ней давало мальчикам необходимую физическую закалку. Трогательная деталь: заботясь о том, чтобы учеба оставляла у детей чувство праздника, Мазелла украшала комнату занятий свежими цветами.
Там, среди пастухов, я попытался впервые
Трель лесную издать тростинок нечетным числом.
И, сочиненную песнь в прохладной тени напевая,
Бесчисленные стада пас на просторных лугах.
Упоминание о неисчислимых стадах (innumeros greges) – допустимая гипербола: в краю, где пастушество являлось единственным способом пропитания, стада действительно бывали огромны. До самого XIX века скотоводство в горных районах Кампании было отгонным; весенней порой коз и овец из множества долин, из десятков селений уводили на дальние нагорья, обильные луговой зеленью, и странствие пастушеских семей во главе масс скота продолжалось до глубокой осени. Не кажется вымыслом и то, что мальчик-дворянин участвовал в пастушеских трудах: при перегонах стад в условиях феодальной чересполосицы присутствие юного синьора могло защитить пастухов от недоразумений с другими землевладельцами:
Опику и Андрогею внемля,