Я также пялился на самолеты перед вылетом в Камбоджу. Моей мечтой было путешествовать, повидать такие уголки мира, как Таиланд, Камбоджа и Вьетнам, и я эту мечту осуществил. Теперь я возвращался на родную землю, туда, где вырос. Но моих родителей уже не было, хотя я и не уверен, что у меня они когда-либо действительно были.
После Камбоджи моя мечта о путешествиях уже исполнилась, а другой у меня еще не было. Пока я не увидел Миллисент. Вид у нее был такой, словно она только предвкушала исполнение своей мечты. И мне захотелось стать ее частью.
Тогда, правда, я так не думал. Я пришел к такому заключению позднее, когда пытался объяснить самой Миллисент или кому-нибудь еще, почему я нашел ее столь привлекательной. Проведя в воздухе двадцать часов и еще не закончив свой путь домой, я не смог даже собраться с силами, чтобы заговорить с ней. Все, что получалось, – только восхищаться.
Оказалось, что мы летим одним рейсом. Я воспринял это как знак.
Миллисент села у иллюминатора, а у меня было место в центре среднего ряда. Но… немного уговоров, легкий флирт со стюардессой, двадцатидолларовая банкнота – и я оказался в кресле рядом с Миллисент. Она даже не подняла глаза, когда я садился.
К тому времени, как с нами поравнялась тележка с напитками, у меня созрел план. Я задумал заказать то же, что и Миллисент. Потому что уже решил для себя: она – особенная! И не мог даже вообразить, что она закажет себе что-то земное, вроде воды. Ее выбор должен был пасть на нечто более необычное – вроде ананасового сока со льдом. И, если бы я взял себе то же самое, то возник бы момент симметрии, симбиоза, счастливой «случайности» – не важно чего.
Учитывая то, как много времени прошло с тех пор, как я в последний раз спал, этот план казался мне правдоподобным, пока… Пока Миллисент не ответила стюардессе: «Нет, ничего не надо, спасибо». Она вообще не захотела брать напиток.
Я сделал то же самое. Но эффекта, на который рассчитывал, не дождался.
Но, когда Миллисент обратилась к стюардессе, я впервые разглядел ее глаза. Их цвет напомнил мне о пышных зеленых полях, которые я видел по всей Камбодже. И они еще не были такими темными, какими кажутся теперь.
А потом Миллисент снова вперила свой взгляд в иллюминатор. А я снова стал смотреть на нее, делая вид, что не делаю этого.
Я говорил себе, что я идиот, и должен с ней просто заговорить.
Я говорил себе, что со мной что-то не так, потому что нормальные люди не ведут себя подобным образом с девушкой, которой никогда прежде не видели.
Я призывал себя не уподобляться сталкеру.
Я убеждал себя, что она для меня слишком красива.
Через тридцать минут полета я выдавил из себя:
– Привет.
Она повернулась ко мне. Поглядела.
– Привет.
Думаю, в этот момент я перестал сдерживать дыхание.
Через много лет я спросил у нее – почему она все время смотрела в окна, и в аэропорту, и в самолете? Она ответила – потому что никогда не летала раньше, и единственное, о чем она тогда мечтала, – это о благополучной посадке.
3
Петра