В дверь постучали.
– Что там ещё?! Людочка, посмотри!
Шестидесятилетняя «Людочка» покорно метнулась к двери. Там обнаружилась молоденькая санитарочка.
– Татьяну Георгиевну срочно требуют в приёмное отделение! – несмело пискнула она. И тут же зажмурилась на всякий случай.
– Передайте, что Татьяна Георгиевна занята! – протрубила Елизавета Петровна.
– Там кровотечение! – широко распахнув глаза от собственной ответственности и недоумённо поёжившись от холода, смело прошептала санитарочка.
– Лиза! Этот случай прямо-таки нуждается в твоей курации! – чуть не подпрыгнул доцент Матвеев.
Татьяна Георгиевна метнула на него гневный взгляд.
– И я! И я тоже с вами пойду! Доцент я, в конце концов, или кто вам тут?
– Хорошо! Все пойдём! – злобно просипела профессор. – Из-за того, что кафедральное прервано, следующее будет в конце недели, в пятницу!
– Не будет! – притворно сожалея, вздохнул доцент Матвеев. Он уже встал со стула и похлопывал себя по плечам. – Не будет, потому что все, кроме меня, Татьяны Георгиевны, Людмилы Николаевны и Елизаветы Петровны, полягут. Кто с ОРВИ, кто с бронхитом, а кто и с воспалением лёгких.
– Елизавета Петровна, – наконец нарушила своё молчание Татьяна Георгиевна, – ни в приёмном покое, ни в родильном отделении, ни в операционной окна открывать нельзя. Санэпидрежим… Ну, и зима.
Девочка-аспиранточка, ближе всех сидевшая к открытому окну, сползла со стула в наметённый сугроб и потеряла сознание.
– Людмила Николаевна! Полстакана крутого чёрного чаю, полстакана коньяка, несколько ложек вашего фирменного малинового варенья. Влить в невинное дитя это «Сиянье глаз» – и, может, выживет! – отдал приказание Юрий Владимирович. – Идёмте!
Доцент