– Че, отморозки, рамсы попутали? Кто тут самый борзый? Ты? Сю-да-а иди-и!
И тут же – смачный шлепок, какой бывает, если ударить человека открытой ладонью по лицу.
– Че, сука, борзый, да? – И снова удар, и еще.
Я повернул и чуть приподнял голову. В стороне топтались наши обидчики. У дерева шагах в пяти от меня скулил и дергал ногами Губастый, а прямо за ним какой-то парнишка в коричневой крутке-пилоте, придерживая одной рукой того самого москвича в шарфике, методично вмешивал ему в торец, приговаривая:
– Борзый, сука? Борзый?
– А-а-а! – закричал пацан, пытаясь закрыться от ударов. – Гаси его! А-а-а!
Остальные дернулись было на помощь своему главарю, но обладатель пилота легко отшвырнул избитого и буром попер на всю кодлу выкрикивая страшные слова:
– Смелые? Кто смелый? Ты?! Сю-да-а иди-и! Печень вырву!
Москвичи такого напора не выдержали – сиганули кто куда, и спустя несколько секунд на задах гаражей нас осталось трое.
– Э, пацан! – Наш спаситель подошел к Губастому, ткнул его ногой. – Живой? Встать можешь?
Пока Губастый со стоном и плачем поднимался, размазывая по лицу кровавые сопли, я ощупывал себя. В детдоме мне не раз и не два доводилось получать крепких кренделей, но так сильно и остервенело меня, пожалуй, били впервые.
– Ноги-руки целы? – Парень в пилоте повернулся ко мне. – Идти можешь? Тогда валим отсюда. Быстро!
И мы свалили. Свалили настолько быстро, насколько могли. Долго шли по какой-то мокрой и темной лесопосадке, пока не пришли к заброшенной кирпичной хибаре без окон. Разведя костер и скинув пилот на колченогий табурет, парень прищуренными от дыма глазами внимательно оглядел нас, закурил, катнул грязный баллон с водой.
– Умойтесь. Меня Тёха зовут.
– А почему «Тёха»? – спросил я, чтобы что-то спросить.
– Фамилия – Тетёхин, – ответил он.
Я в другое время улыбнулся бы, наверно, смешная фамилия, но сейчас было как-то не до смеха.
– Откуда вы? – спросил Тёха.
Памятуя, какую реакцию вызвал мой ответ в прошлый раз, я прошамкал разбитыми губами:
– Сегодня только приехали.
– Не тупи, – раздраженно сказал наш новый знакомец. – Я спросил – откуда?
Губастый, испуганно поглядывая на меня, ответил.
– Че тут делаете? – продолжил допрос Тёха.
– Мы с детдома сбежали, – мне почему-то не хотелось рассказывать про то, что в Москве «можно жить».
– Ты че, сука, травишь? – рявкнул Тёха, резко поворачиваясь ко мне. – Сказал – не тупи!
И тут Губастый, которого, видимо, все последние события вконец измотали, заревел навзрыд. Он сидел на синем пластмассовом ящике из-под бутылок, держась окровавленными руками за грязную голову, и плакал, как маленький ребенок, – задыхаясь, захлебываясь слезами…
Тёха подошел к нему, замер в раздумьях, а потом произнес неожиданно осипшим голосом:
– Ну все,