– Мне было четырнадцать, – начал Спенсер. – Была середина июля, и ночь была жаркой и влажной. Я спал в своей кровати под одной простыней, а окно спальни было открыто. Я помню… мне снилась мама, которой не было в живых вот уже шесть лет, но я не могу вспомнить, что именно происходило в моем сне, помню только, что мне было хорошо, мне было тепло рядом с ней, я слышал ее ласковый мелодичный смех… У нее был потрясающий смех. Но меня разбудил совсем другой звук – он казался бесконечным, – такой глухой и зловещий. Я сел в кровати, ничего не понимая, еще не вполне проснувшись, но в общем, я не испугался. Я слышал, как кто-то спрашивал: «Кто?» снова и снова. Потом наступала пауза, молчание, потом вопрос повторялся опять: «Кто, кто, кто?» Ну конечно, когда я окончательно проснулся, то понял, что это всего лишь филин, усевшийся на крышу прямо над моим открытым окном…
Спенсер опять унесся мыслями к этой далекой июльской ночи, как астероид, попавший в мощное поле земного притяжения и обреченный на постепенное сближение с Землей, пока не столкнется с ней.
…Это был филин, усевшийся на крыше прямо над моим открытым окном и кричавший в ночи только по ему одному известным причинам. Во влажной тишине я встал и прошел в туалет в надежде на то, что, когда я вернусь, голодный филин учует запах мыши и снова приступит к охоте. Но и после того, как я вернулся в кровать, он, казалось, вполне довольный своим местом на крыше, продолжал пение, состоящее из единственного слова.
Наконец я подошел к открытому окну и осторожно отдернул занавески, стараясь не спугнуть птицу. Я высунулся наружу, повернув голову вверх, ожидая увидеть его когти, вцепившиеся в кровлю дома, но тут, прежде чем я успел крикнуть «Кыш», а филин свое «Ух», я услышал совсем другой крик. Этот новый звук пришел издалека – это был тонкий, печальный вскрик, в котором слышался невыразимый страх, и раздался он в летней ночной тишине. Я повернул голову в сторону сарая, находившегося метрах в двухстах от дома, посмотрел на залитые лунным светом поля, простиравшиеся за сараем, на поросшие лесами холмы на горизонте. Крик раздался снова, на сей раз он был короче, но более жалобный и поэтому более пронзительный.
Прожив всю свою жизнь в деревне, я знал, что в природе идет непрекращающаяся война и ведется она по самому жестокому на свете закону – закону естественного отбора, победителями в ней являются самые безжалостные. Довольно часто по ночам я слышал зловещие, вибрирующие крики койотов, преследующих добычу, а затем празднующих кровавую победу. Торжествующий рык, эхом разносившийся в ночи, как крик пумы, разорвавшей пойманного кролика, заставлял поверить в существование ада и предположить, что кто-то из грешников, пройдя туда, забыл закрыть за собой дверь.
Но звук, услышанный мной из окна, – он также заставил