В дверях появилась Зоя Федоровна:
– Ты что тут раскипятился? Аж, радио на кухне не слышно!
– Да, да, буду тише, – вскинул руки Петр Осипович, – у нас тут, мать, политинформация. А ты вроде как нам чай собиралась организовать?
– Все готово, остывает, – вернулась на кухню Зоя Федоровна.
– Да, я вот думаю, сколько триллионов долларов истрачено на вооружение по всему миру: в России, в Америке, – продолжил ветеран свои размышления – А если бы эти деньги, да в мирных целях – на науку, на детей! Ладно, хватит дискутировать, – отрубил Петр Осипович. – Но я все равно не понимаю, есть же еще страны, представляющие угрозу для всего мира. Почему мы всегда крайние? Взять хотя бы Отечественную войну. Весь мир спасли от «чумы», пострадали больше всех их вместе взятых! Сколько городов и сел было стерто с лица земли, сколько людей погибло! Лучшие люди, герои – полегли на полях и в лагерях, а им на это, – Петр Осипович опять погрозил кулаком в окно, – наплевать. Они только и ждут, когда мы ослабнем! И глумятся над нашим горем и нашей памятью. Вот они и расковыривают наши раны и получают какое-то удовольствие! Теперь еще эти бывшие союзные республики возбудились! Повылезали эти морды со свастикой на лбах! Сплошные торгаши. За деньги готовы на все – хотите свастику, хотите серп и молот. И еще объясняют, свастика это совсем не то, что вы думаете – это такой хороший знак, только фашисты его использовали, а знак хороший.
– А мне недавно рассказал мой знакомый о блокаде Ленинграда, – продолжил ветеран, – он командовал сторожевым катером и сопровождал колонны транспорта с эвакуированными. Все повидал, но один случай, говорит, не могу забыть. Ленинградский порт. Раннее утро, осень. Идет погрузка транспорта, а мы в сопровождении. Все идет по графику. У меня вся команда смотрит в небо. А на причал заходит очередная колонна. Это дети с воспитателями и учителями. Я думаю, только бы повезло, только бы не было налета. А дети совсем маленькие: четыре, пять лет, но ведут себя по-взрослому; идут попарно, держат друг друга за руки, некоторые с флажками. У каждого за спиной маленькие вещмешки. Я как увидел эти мешочки, так сердце, говорит, сжалось. Только бы все обошлось, думаю! Но тут заныла сирена и началось. И вижу я эти кресты на крыльях, и посыпались бомбы. Все пылью и дымом заволокло. Замолотили наши зенитки, пулеметы: взрывы, крики. Налет-то отбили, одного поганца с крестами даже подбили, а детишки… почти все погибли. Я до конца дней своих буду помнить этих детей, лежащих на причале с маленькими вещмешками и флажками. И как я должен после этого относиться к свастике? К их самолетам, которые атакуют колону беженцев – женщин и детей или эшелоны с ранеными? Чем же он хорош для меня этот знак? Мы их к нам в Россию не звали с пушками и танками, и я их гусеницами своего танка давил, а теперь еще больше ненавижу, аж, зубы скрипят! В Москве, говорят, теперь можно сочинения Гитлера и прочих извергов купить. А государству, как будто бы до этого дела нет! Еще развели всякие правозащитные организации, чтобы этих недобитков защищать! А эти