Все это я поняла прекрасно и, видимо в качестве компенсации, стала заниматься очень хорошо. Ричард был великодушен и щедро делился со мной своими домашними заданиями. Вернувшись домой и разложив на столе книжки доктора Пирса, он разрешал мне почтительно стоять у его локтя и слушать, как он пытается выучить латинские глаголы и спряжения.
– Что за скука, – бывало, говорил он и подвигал ко мне книги. – Мне нужно это перевести, а я не могу даже отличить головы этого глагола от его хвоста.
Дрожа от волнения, я хватала книжку и, лишь иногда справляясь в словаре, нацарапывала свой перевод.
– Ну-ка, дай мне взглянуть, – произносил Ричард и отбирал у меня свои книги. – Я уже сам все понял.
Он уверенно заканчивал предложение, и мы, сияя, смотрели друг на друга в немом восторге.
Мама радовалась нашему согласию и плодам, которые приносило ее воспитание. Она старалась быть с нами одинаково заботливой, но не могла не давать больше Ричарду, поскольку он в большем нуждался. Ему доставались большие и самые лакомые кусочки за обедом, поскольку он рос быстрее. Ему постоянно требовалась новая одежда, для меня же мама всегда могла перекроить свои платья. Его требовалось учить. Если бы я любила его хоть чуточку меньше, я бы, наверное, завидовала ему. Но этого никогда не случалось. Лишь один раз в жизни я позавидовала тому, что было у него и чего не имела я. Но чего я не могла не хотеть. Это была Шехеразада.
Так звали чудесную кобылку Ричарда, которую давно обещал и наконец купил мой дедушка, лорд Хаверинг, наезжавший едва ли чаще трех-четырех раз в год из Лондона. Это произошло в один из его приездов, когда мне было уже двенадцать, а Ричарду одиннадцать лет. Я впервые услышала об этом событии, сидя летним вечером с мамой в гостиной, лениво разглядывая в окно колышущиеся купы деревьев и поджидая, когда Ричард наконец выучит урок. Страйд вошел в гостиную и протянул маме поднос с письмом. Она неторопливо сломала печать и вдруг опустила письмо непрочитанным.
– Где это поет Ричард? – спросила она.
Страйд в смущении кашлянул.
– На кухне. Мистер Ричард вошел через кухню, и миссис Гау попросила его спеть. Она так любит его пение.
Мама кивнула и замолчала, прислушиваясь. Чистый, звонкий голос лился, словно заполняя собой весь дом. Ричард пел одну из тех итальянских песен, которым он отчаялся выучить меня. Но зато я переложила эти стихи на английский язык, и они стали всем понятны.
Страйд, мама и я сидели замерев, словно статуи, пока не стихла последняя нота. Только тогда мы зашевелились, и Страйд убрал со стола и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
– Это великий дар, – сказала мама. – Как щедро боги одарили Ричарда!
– А дядя Джон знает, как прекрасно поет наш Ричард? – тут же спросила я. – Может, он найдет где-нибудь денег для учителя музыки?
Мама покачала головой и стала разворачивать письмо.
– Музыка – роскошь, которую мы не можем себе