И очень жаль, ибо в нем хранится (буду пока относиться к потерянному портфелю в настоящем времени) добрая половина всех моих папок. То есть основная часть моего бизнеса. То есть в переводе на деньги…
Мысль о деньгах показалась сейчас совсем нелепой, ибо невозможно было представить, что за ближайшими деревьями развернулась гостеприимная шашлычная или еще нечто, где бы мне захотелось и удалось за что-нибудь расплатиться.
Лисенок, между тем, уверенно вышагивал вдоль русла нашего ручейка, который каким-то непостижимым образом все больше креп, расширялся и намекал на собственную неиссякаемость.
– Еще пара километров, и он, пожалуй, станет рекой, – сказал я не то самому себе, не то своему спутнику, который по-прежнему никак не реагировал на мои дружественные реплики.
Но пару километров мы так и не прошли, потому что минуты через две комок желтого пуха внезапно остановился как вкопанный.
– Ты чего это? – удивился я. – Пошли дальше.
Но он впал в ступор и впервые меня не послушался, как будто его инстинкт или какое-то особо лисье знание подсказали ему, что достигнута определенная черта, переступать которую категорически воспрещается.
– Ну, если ты пас, то извини: нам придется расстаться. Потому что меня совсем не радует перспектива остаться тут навсегда, и я отправляюсь дальше, – сказал я не без сожаления.
Лисенок, видимо, понял, но не поддался на мою провокацию, а проявил характер и затрусил восвояси.
– Ну что ж, – решился я – тебе назад, мне вперед.
Так я потерял своего единственного на данный момент друга. Причем безо всякой гарантии обрести замену. А она бы мне отнюдь не помешала.
Впрочем, надежда вновь оживила меня, когда я заметил, что по мере усиления течения явно редеют деревья.
– Этот лес заканчивается! – подбодрил я сам себя и ускорил шаг. И тут же впервые осознал, что мой голос является вторым (кроме шума ручья) звуком, который здесь слышен. И это было очень странно, ведь я тем самым как бы распадался на две ипостаси: основная часть моего тела подчинилась закону местной немоты, но голосовые связки остались при своем коронном мастерстве.
– Эге-гей! – крикнул я для проверки.
Эха не возникло, но звук был громкий, а мой голос – узнаваемый.
И больше ничего. Тишина.
Абсолютная тишина, размешанная в воздухе и посему проникающая повсюду и парализующая все, кроме моей гортани и водного потока.
Я закрыл глаза и сосредоточенно впитал в себя отсутствие звуков. А зря. Потому что на какое-то время я тем самым лишился возможности наблюдать. А услышать я никого не мог. Поэтому я не мог знать, что кто-то ко мне крадется, а когда я разлепил свои веки, он стоял уже прямо передо мной.
Я вздрогнул и невольно попятился.
Он сделал приветственный знак рукой.
Я вгляделся в него пристальнее.
Он сделал