А костлявый нежится, лежит…
Дальше было что, писать не стану.
Пусть читатель сам сообразит.
Много глупых баб он обесчестил,
В ближний лес на оргии водил,
Подкупал их всех красивой лестью,
В губы целоваться научил…
Как-то он услышал темной ночью
В животе своём утробный бас.
Он еще подумал между прочим:
«Может это брага или квас
в брюхе забродил, запузырился?»
Да вот нет. Хозяин это был.
Говорил он быстро, торопился.
Ничего Распутин не забыл:
«Я тебя, голубчик, покидаю.
Ждут меня делишки поважней.
А тебе сейчас напоминаю,
Что ты должен сделать поскорей.
День придёт ты с якоря снимайся.
За Урал когда перемахнёшь,
Перебраться в Питер постарайся,
Ясновидцем добрым притворяйся
И в семейство царское внедряйся.
Если буду нужен позовёшь.
Понял, Гришка, должен постараться!
Вот тебе мой маленький секрет.
Если будешь в помощи нуждаться,
Ты в сердцах промолви – Шиболет».
Только брюхо булькать перестало,
Конокрад упал под образа.
И душа взревела, зарыдала,
И сверкнула на щеке слеза.
Он схватил лопату и помчался
По росе, босой, на задний двор,
Яму сделал и туда забрался,
Закричал своей Парашке вор:
«Всё, жена, не вылезу отсюда!
Видишь, мать, какая глубина?
Грешник я большой, молиться буду.»
Ты ведь знаешь в чем моя вина!
Ты бросай харчи мне понемножку.
Хлеб, вода. Селёдку не забудь!
Говори – «Отчалил в путь-дорожку».
Поняла? Придумай что-нибудь».
Но когда через три дня Парашка
Принесла затворнику харчи,
Засверкали в яме сиськи, ляжки…
Рявкнул тут Григорий: «Не кричи!
Сами лезут. Ну куда деваться?
Я хотел как лучше, так и знай. —
И как зверь Распутин стал смеяться. —
Ну тащи оглоблю, вынимай!»
Так в селе Распутина не стало.
На дорогу навязав лаптей,
Это чудо страшное пропало,
Чья душа была ночи темней…
В городе любом, в селе, в районе
Свой Распутин был и есть всегда.
Темнота, не развит всесторонне,
Бич российский и ее беда.
Много пьет, живуч и неопрятен,
Может и по снегу босиком,
Без стыда, округе неприятен,
Превратил в пещеру затхлый дом.
Падший грешник каменного века.
Радость – бабы, водка и табак,
Потерявший облик человека,
И уже не выбраться никак
Из порочной липнувшей трясины,
И ржавеют косы, топоры…
Утопают крепкие мужчины —
Плотники, умельцы, гончары…
Над землёй Сибирской, широченной,
Да над лугом, полей и рекой
Черный ворон пролетал степенно,
Над