как наши письма дороги солдатам,
как тяжело, когда их долго нет.
Собрать бы письма от друзей, любимых,
в одну большую книгу все их сшить.
Да вот беда – уму непостижимо,
но письма запрещается хранить.
Ты получаешь письма и сжигаешь,
солдатской повинуешься судьбе.
И всё же неизменно оставляешь
последнее в кармане при себе.
Когда тоска, подобная дурману,
вплотную к горлу приставляет нож,
достанешь из нагрудного кармана
письмо и всё сначала перечтёшь.
Глядишь – румянцем расцветают щёки,
и лёгкой, светлой делается грусть.
И эти незатейливые строки
порой запоминаешь наизусть.
А то зимою на ученьях в поле
иссякнут анекдоты, прочий вздор,
и кто-то скажет: «Нам бы водки что ли!
Или хотя бы развести костёр».
И спички жжёт замёрзшими руками —
так холодно, что челюсти свело,
а ветер сразу задувает пламя,
и спичек очень мало, как назло.
Совсем замёрзли руки у бедняги,
но развести огонь так и не смог
и говорит: «Сюда б клочок бумаги!»
А ты: «Ребята, у меня письмо».
«Чего же ты молчал?!» Одно мгновенье —
и пепел ветром в поле понесло.
И вслед ему ты смотришь с сожаленьем,
зато теперь товарищам тепло.
3
Письмо пусть не журавль, но синица.
И ты конверт нетерпеливо рвёшь.
Внутри него всего одна страница,
корявый почерк… Чей? Не узнаёшь.
Сначала – как положено вначале:
«Как сам? Как командир – не очень крут?!»
И вдруг: «А у твоей-то трали-вали
теперь с другим, и даже подают
на будущей неделе заявленье.
Об этом я узнал из первых рук,
о чем тотчас с великим сожаленьем
счёл долгом сообщить тебе как друг».
«Нашёлся друг!» – ты про себя воскликнул
и прочитал ещё раз тот абзац.
И тут дневальный что есть мочи крикнул:
«Вниманье, рота! Строиться – на плац!»
Ну что ж, любовь – любовью, служба – службой.
И, не успев ещё тех слов понять,
ты к комнате хранения оружья
становишься оружье получать.
Начкар1 торопит с лёгкою издёвкой:
«Вы копошитесь! Я тут подожду!»
И ты бежишь, с привычною сноровкой
подсумок поправляя на ходу.
Идёт доклад дежурному по части,
уже темно и кружится снежок.
И до тебя лишь здесь – и то отчасти —
доходит горький смысл этих строк.
Ты для неё стал лишь воспоминаньем,
и тем ты только в этом виноват,
что на два года отложил свиданье,
тем виноват, что ты теперь солдат.
Конечно же, история такая
не редкость, это каждый